координаты и сверх того завела беседу, притом ученую беседу, о содержании бычков и прочего скота в открытом море? Не беспокойтесь! Не станут они болтать. Разговор был самый что ни на есть приятельский. От этого мы не внакладе, а совсем наоборот.
Дэн пнул Гарви под столом, и тот поперхнулся кофе.
— Верно, — сказал Солтерс, чувствуя, что его честь спасена. — Прежде чем советовать, я ведь сказал, что дело это не мое.
— И вот тут-то, — вмешался Том Плэтт, специалист по дисциплине и этикету, — вот тут-то, Диско, ты, по-моему, и должен был вмешаться, если, по-твоему, разговор заворачивал не в ту сторону.
— Может быть, это и так, — сказал Диско, увидевший в этом путь к почетному отступлению.
— Конечно, так, — подхватил Солтерс, — потому что ты — наш капитан. И стоило тебе лишь намекнуть, как я бы тут же остановился, не по приказу или убеждению, а чтобы подать пример этим двум несносным юнгам.
— Видишь, Гарв, ведь я говорил, что рано или поздно дело дойдет до нас. Всегда эти «несносные юнги»… Но я и за долю улова палтуса не хотел бы пропустить это зрелище, — прошептал Дэн.
— И все-таки надо одно держать в стороне от другого, — сказал Диско, и в глазах Солтерса, набивавшего себе трубку, загорелся огонек нового спора.
— Есть большой смысл в том, чтобы одно не смешивать с другим, — сказал Длинный Джек, намеренный предотвратить шторм. — В этом убедился Стейнинг из фирмы «Стейнинг и Харо», когда назначил Кунахэма шкипером «Мариллы Д.Кун» вместо капитана Ньютона, которого прихватил ревматизм и он не смог выйти в море. Мы прозвали его «штурман Кунахэн».
— Что до Ника Кунахэна, так он без бутылки рома на борту и не появлялся, — подхватил Том Плэтт, подыгрывая Джеку. — Все терся возле бостонского начальства, моля бога, чтоб его сделали капитаном какого-нибудь буксира. А Сэм Кой с Атлантик-авеню целый год, а то и больше бесплатно кормил его, чтобы только послушать его истории. Штурман Кунахэн… Ну и ну! Умер лет пятнадцать назад, верно?
— Кажется, семнадцать. Он умер в тот год, когда построили «Каспар Мви». Вот он-то всегда мешал одно с другим. Стейнинг взял его по той же причине, по какой один вор украл раскаленную плиту: ничего лучшего под рукой не оказалось. Все рыбаки ушли на Отмели, и Кунахэн набрал команду из отъявленных негодяев. Ром!.. «Марилла» могла продержаться на плаву в том, что они нагрузили на борт. Из бостонской гавани они вышли при сильном норд-весте и все до одного были здорово навеселе. Провидение позаботилось о них, потому что они ни вахты не установили и не прикоснулись ни к одной снасти, пока не увидели днище бочонка в пятнадцать галлонов отвратительного зелья. По словам Кунахэна, это продолжалось неделю (если б только я мог рассказывать, как он!). Все это время ветер ревел не переставая, и «Марилла» ходко шла себе вперед. Тут Кунахэн берет дрожащими руками «бычье ярмо» и, несмотря на шум в голове, определяет по карте, что они находятся к юго-западу от острова Сейбл-Айленд и что идут они прекрасно, но никому об этом ни Слова. Они снова откупоривают бочонок, и опять начинается беззаботная жизнь. А «Марилла» как легла набок, выйдя за Бостонский маяк, так и продолжала себе шпарить вперед. Пока что им не повстречались ни водоросли, ни чайки, ни шхуны, а прошло уже четырнадцать дней, и тут они забеспокоились: уж не проскочили ли они Отмели. Тогда они решили промерить дно. Шестьдесят саженей. «Это все я, — говорил Кунахэн. — Я и никто больше довел вас до Отмелей; а вот как будет тридцать саженей, так мы малость соснем. Кунахэн — это настоящий парень, — говорил он. — Штурман Кунахэн!» Снова опустили лот: девяносто. Кунахэн и говорит:
«Или линь растянулся, или Отмель осела».
Они вытащили лот, находясь в том состоянии, когда всему веришь, и стали считать узлы, и линь запутался до невозможности. А «Марилла» все бежит, не сбавляя хода, пока им не повстречалось грузовое судно.
«Эй, рыбаков поблизости не видели?» — спросил Кунахэн.
«У ирландского берега их всегда полным-полно», — ответили с грузовика.
«Эй, проспись! — возмутился Кунахэн. — Какое мне дело до ирландского берега».
«Тогда что вы здесь делаете?» — спросили оттуда.
«Страдаем за христианскую веру! — отвечает Кунахэн (он всегда так говорил, когда у него сосало под ложечкой и было не по себе). За веру страдаем, — повторил он. — А где я нахожусь?»
«В тридцати милях к юго-западу от мыса Клир, — отвечают с судна, — если вам от этого легче».
Тут Кунахэн подпрыгнул вверх на четыре фута семь дюймов — кок точно измерил.
«Полегче! — проревел он. — Вы за кого меня принимаете? В тридцати пяти милях от мыса Клир и в четырнадцати днях пути от Бостонского маяка! Христианские страдальцы, да это ж рекорд! К тому же у меня мама в Скиберине!»
Подумать только! Мамочка, видите ли! А все дело в том, что он не мог держать одно в стороне от другого.
Его экипаж был почти весь из местных ирландских ребят, кроме разве одного парня из Мериленда, которому очень хотелось домой. Тогда команда объявила его мятежником и повела «Мариллу» в Скиберин.
Они прекрасно провели там целую неделю со своими старыми друзьями. А потом поплыли обратно и через тридцать два дня достигли Отмелей. Дело близилось к осени, да и припасы были на исходе, так что Кунахэн порулил прямо в Бостон- и дело с концом.
— А что сказали хозяева? — поинтересовался Гарви.
— А что они могли сказать? Рыба где была, там и осталась — в море, а Кунахэн уши всем прожужжал о своем рекорде. Хоть в этом нашли утешение. И все случилось, во-первых, потому, что ром надо было держать подальше от команды; во-вторых, нельзя было путать Скиберин с Кверо. Штурман Кунахэн, упокой боже его душу, отчаянный был человек!
— А когда я служил на «Люси Холмс», — своим мягким голосом проговорил Мануэль, — мы не могли продать улов в Глостере. А? Что? Хорошая цена не хотели давать. Тогда идем другое место. Поднимается ветер, мы плохо видим. А? Что? Поднимается ветер еще больше, мы ложимся и бежим очень быстро сами не знаем куда. Потом видим земля, и делается жарко. Видим, в длинный лодка идет два, три негра. А? Что? Спрашиваем, где мы есть, они говорят… А ну-ка угадайте все, где мы были.
— На Больших Канарских, — ответил, подумав, Диско.
Мануэль, улыбаясь, покачал головой.
— Остров Бланко, — сказал Том Плэтт.
— Нет. Еще дальше. Мы были ниже Безагос, а лодка пришла из Либерии! Там мы и продали рыбу. Неплохо, да? А? Что?
— Неужто такая шхуна может дойти до Африки? — спросил Гарви.
— Можно и мыс Горн обойти, было бы только зачем да хватило бы еды, — ответил Диско.-У моего отца был небольшой пакетбот, тонн эдак на пятьдесят, под названием «Руперт», и он ходил на нем к ледяным горам Гренландии в тот год, когда половина всех рыбаков пошла туда за треской. Больше того, он взял с собой мою мать — наверно, чтобы показать, как зарабатываются Деньги, — и они застряли во льдах; там же, в Диско, народился я. Конечно, я ничего из того не помню. Мы вернулись домой весной, когда льды растаяли, а меня назвали по тому месту. Плохую шутку сыграли с младенцем, но что поделаешь, все мы ошибаемся в жизни.
— Верно! Верно! — прокричал Солтерс, энергично кивая. — Все мы ошибаемся. И вот что я вам скажу, молодые люди: сделав ошибку — а вы делаете их по сотне в день, — не бойтесь признаться в этом, как мужчины.
Длинный Джек так здорово подмигнул, что это увидели все члены экипажа, кроме Диско и Солтерса, и инцидент был исчерпан.
«Мы здесь» еще несколько раз бросала якорь севернее, лодки почти каждый день выходили в море и шли вдоль восточной кромки Большой Отмели над глубиной в тридцать — сорок саженей и все время ловили рыбу.
Вот здесь-то Гарви впервые узнал, что такое каракатица — самая лучшая наживка для трески. Однажды темной ночью их всех разбудил громкий крик Солтерса: «Каракатица! Каракатица!» Рыбаки повскакали с мест, и часа полтора все до одного стояли, склонившись над своей снастью для ловли этого странного существа; снасть эта состояла из кусочка окрашенного в красный цвет свинца, на нижнем конце
