БОЛЬШОЙ
Шли около двух часов, пробираясь то напрямик через чашу, то желтыми от лютиков полянами, то глухими, прелыми балками, скользя на многолетних завалах гнилого валежника. Наконец, предупредив Тимку, чтобы ступал след в след, дядька Григорий повел его незримой для постороннего глаза тропинкой, вправо и влево от которой, затянутая зеленой ряской, лежала в зыбких островках камышей трясина.
За болотом опять начинался лес, едва ступив под прикрытие которого дядька Григорий и Тимка были остановлены окриком:
— Стой! Кто идет?
— Выборг! — ответил дядька Григорий.
— Проходи, — сказали из гущи тальника впереди. Навстречу вышел боец в гимнастерке, галифе, с винтовкой.
— Пусть малый подождет здесь, — сказал ему дядька Григорий. — Я доложу.
Боец кивнул, разглядывая Тимку:
— Ладно…
Дядька Григорий не оглядываясь ушел дальше. Тимка от нечего делать переступил с ноги на ногу.
— Сядь здесь, — показал ему красноармеец на пенек в стороне, — чтоб я тебя видел.
Тимка не стал перечить, присел. Эта строгость ему нравилась.
Боец опять отшагнул к тальнику и, невидимый со стороны, продолжал наблюдать за тропинкой через болото, время от времени поглядывая на Тимку. Ждать пришлось минут десять.
Снова появился дядька Григорий и показал Тимке головой:
— Идем.
Метров через двести опять увидели часового. Это был гражданский, но зато с автоматом.
Вышли на небольшую поляну, с правой стороны которой пылал костер и дымилось ведро на перекладине. Несколько человек с оружием — кто сидел, кто лежал возле костра.
Дядька Григорий повел Тимку прямо, где под двумя липами была, судя по всему, недавно вырытая землянка и опять стоял часовой.
Ничего не сказав ему, дядька Григорий провел Тимку вниз по ступеням.
На дощатом столе посреди землянки горела семилинейка. Два топчана — направо и налево от входа — были застланы байковыми одеялами. В углу, прикладами в землю, стояло несколько винтовок и автомат.
За столом сидел в накинутой на плечи телогрейке мужчина лет сорока с глубокими, жесткими складками у рта, с проседью в темных волосах. Второй, бородатый, глазастый, со сросшимися у переносицы бровями, стоял у стены, за его спиной.
— Вот. Этот самый, — сказал Григорий, адресуясь к сидящему за столом, видимо старшему здесь.
— Хорошо, — сказал тот. — Можешь быть свободен. Поешь как следует, отдохни, если вдруг не понадобишься срочно…
— Есть! — ответил Григорий и, повернувшись на каблуках, вышел.
Тимка остался у входа. Бородатый своими чернющими глазами, казалось, просматривал его насквозь. Тот, что сидел за столом, кивнул Тимке на скамейку:
— Проходи, садись. Говори, с чем пожаловал.
Тимка сел напротив него, немного помедлил, собираясь с мыслями.
Двое молча ждали, что он им скажет.
— Кроме вас, в лесу еще есть кто-нибудь?.. — спросил Тимка.
— Возможно, — коротко ответил сидящий за столом.
— А вы кто? — спросил Тимка.
— Григорий точно его обрисовал! — усмехнулся бородатый.
Сидящий за столом не улыбнулся. А складки в уголках его губ даже стали как будто жестче.
— Меня зовут Большой. Товарищ Большой. Это Николай Николаевич, — показал он через плечо на бородатого. — Если тебе нужен главный — это я. Но можно говорить при нем. Только сначала назовись: кто, откуда — как положено.
Тимка кивнул.
— Моя фамилия Нефедов. Тимофей. Я сын командира «БО-327» «Штормового». — Двое в землянке насторожились, когда он добавил: — Сейчас я от Летучих скал. Вы чего-нибудь ждете оттуда? Мне нужны люди, которые ждут оттуда сообщений.
Николай Николаевич подошел и сел рядом с Большим. Теперь они оба строго уставились на Тимку. Заговорил Большой:
— Ты осторожен — это хорошо… Мы не можем тебе сказать наверняка, что ждем вестей именно оттуда. Наша связь с городом оборвалась две недели назад, когда нас отрезали немцы. Четверо связных, посланные в город, не вернулись. Мы оказались отрезанными совершенно неожиданно. И ждем не столько вестей, сколько… — Он помедлил, ища нужное слово. — Короче говоря, мы не можем начать работу, не имея посылки, которую должны были нам передать, не зная даже о ее судьбе…
— То, что вы ждете, — у Летучих скал! — неожиданно для себя сказал Тимка, припомнив слова отца, которые тот говорил боцману.
Николай Николаевич и товарищ Большой слегка придвинулись к нему, так что огонек лампы заколебался в глазах обоих.
— Ты принес радостную весть, малыш! — сказал Николай Николаевич.
— Нет… — возразил Тимка, сразу ошеломив обоих. — Я принес вам плохие вести…
И он рассказал им обо всем, что произошло за последние двое суток, об отце, о гибели «Штормового», о боцмане Василии, об Асе, о том, что на «БО-327», судя по всему, был предатель…
Большой во время его рассказа поднялся и нервно заходил по землянке. Круто остановился возле стола, когда Тимка кончил.
— Да, ты пришел по адресу, Тимофей. И принес нам, возможно, страшную весть. — Глянул на бородатого: — По-моему, ошибки быть не может. Так охотиться фашисты могли только за нашим грузом…
Тимка невольно съежился, чувствуя себя в чем-то виноватым.
Николай Николаевич встал и шагнул к двери.
— Позовите Григория! — приказал он часовому наверху.
И пока ждали Григория, в землянке царила тревожная тишина.
— Товарищ Большой… — войдя в землянку, начал громко докладывать Григорий. Но Большой остановил его, и тот закончил скороговоркой: — Явился по вашему приказанию…
— Есть какие-нибудь сообщения с постов?
— Так точно. Прибыл посыльный с первого. На посту задержаны пять краснофлотцев.
Тимка весь вытянулся от напряжения. Большой метнул на него короткий, выразительный взгляд.
— Кто такие? Откуда? Как появились? Знали что-нибудь о нас?
— Все пятеро служили на «БО-327» «Штромовом». Двое суток назад «охотник» был потоплен эсминцем, который они условно называют крестоносцем. Команда «охотника» высадилась на берег и приняла бой на берегу, у Летучих скал. Командир охотника Нефедов приказал оставшимся в живых уходить с темнотой на шлюпке. Сам решил прикрывать отход. Были взяты в плен тем же крестоносцем, когда возвращались из города под командой боцмана, ибо город наши уже оставили. Вчера их заперли на ночь в бывшей избе смотрителя, там же, у Летучих скал. Ночью удалось бежать. О нас им рассказал боцман. Он должен был доставить сюда какую-то бумагу. Какую — им неизвестно, потому что боцман подробностей не говорил. Из всех бежавших нет как раз его. Он должен был уходить последним. Все пятеро считают, что это ему удалось. Тревога была поднята немцами значительно позже. Но поиск в лесу пока не дал
