Тимка моргнул в ответ. Улыбки у него не получилось, да она и не нужна была. Он давно понял, что их везут к морю, и когда появился краешек бухты, приподнялся на сиденье, чтобы лучше разглядеть ее.
Подъехали к ней со стороны, противоположной развалинам рыбокомбината, и увидеть убежище, где они прятались с Асей, Тимка не мог.
К берегу одна за другой подъезжали машины: везли бревна, доски; и под перестук тяжестей, которыми загоняли в дно бухты сваи, топоров, молотов немецкие саперы начинали возводить причалы.
Кораблей в Оранжевой бухте пока не было. Но у одинокого понтона покачивался на волне катер, и машина, лавируя между прибрежными развалинами, направилась к нему.
Тимка не мог бы сказать, приближается он к цели или удаляется от нее. Ибо все пока оставалось предельно неясным…
Под низкими, темными облаками Оранжевая бухта перестала быть оранжевой, но без шлюпок, баркасов, яликов она выглядела мрачной.
На катере было всего два человека: рулевой и моторист.
— Прошу! — сказал Тимке штурмбанфюрер, делая жест в сторону катера, когда машина остановилась.
— Пойдем в море? — спросил Тимка, изобразив не то радость, не то удивление, и открыл дверцу.
— А тебе хочется в море? — вопросом на вопрос ответил штурмбанфюрер, когда все трое вышли из машины.
— Я люблю море… — сказал Тимка. — Я даже на яхте ходить умею.
Офицер кивнул, показывая ему на трапы, что были перекинуты с берега на понтон и с понтона на катер. Тимка ступил на них первым.
Двое на катере вытянулись, приветствуя офицера, когда он вслед за Шавыриным спустился по трапу. Штурмбанфюрер сказал им что-то. Матросы втолкнули трап на понтон и, запустив мотор, в медленном развороте отошли от берега.
Офицер показал Шавырину и Тимке на скамеечку за спиной рулевого. Шавырин сел. А Тимка, тряхнув головой, остался стоять, держась за невысокие бортовые леера.[11] И штурмбанфюрер не сел, хотя была еще другая скамеечка. Матросы, будто невзначай, поглядывали на Шавырина, удивляясь странным попутчикам штурмбанфюрера…
Катер быстро набрал ход. И, когда вылетели за Каменный мыс, Тимка увидел справа, у горизонта, крестоносец. Он дрейфовал в каких-нибудь двух-трех милях от Оранжевой бухты. Он будто вырос из грязных облаков, что ползли вплотную над его мачтой, такой же мрачный, холодный, серый…
— Крестоносец! — воскликнул Тимка, тронув офицера за локоть.
— Да, мы идем на него! — громко, чтобы перекричать мотор, ответил штурмбанфюрер.
Тимка замолчал. Покосился на офицера и больше ничего не сказал.
— Тебе не нравится корабль?! — спросил, наклонясь к нему, штурмбанфюрер. — Один из лучших кораблей в мире!
Тимка помедлил, исподлобья разглядывая эсминец.
— А мне можно будет походить, посмотреть?..
— Конечно! — пообещал тот и одобрительно похлопал его по плечу.
— У папы я везде перелазил! — сообщил ему Тимка.
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Крестоносец дрейфовал носом к волне, и потому его лишь слегка покачивало, хотя ветер усилился и рвал пенные барашки с гребней волн, что, как помнил Тимка, бывало при ветре в шесть — семь баллов.
Они обошли крестоносец и развернулись, чтобы пришвартоваться к его правому борту. Тимка думал, что предстоит избираться по штормтрапу, и не знал, куда деть злополучную коробку конфет, чтобы продемонстрировать немцам, как легко умеет взлетать по ненадежному, юркому трапу сын русского моряка. Но увидел, что на эсминце отдают парадный трап, подниматься по которому — все разно что подниматься по домашней лестнице… Впрочем, теперь ему не надо было заботиться о коробке, а то хоть выкинь ее, хоть бери в зубы…
Подошли и пришвартовались довольно ловко. Первым на этот раз взошел по трапу немец. Шавырин и Тимка остались в катере.
Штурмбанфюрера встречал тот самый офицер, что брал в плен краснофлотцев со «Штормового», а потом стрелял из пистолета, чтобы сбить военно-морской флаг за Тимкиной спиной. Только на этот раз китель его был застегнут доверху. После взаимных приветствий они минуты две о чем-то говорили между собой, при этом офицер поглядывал через плечо штурмбанфюрера вниз, на катер.
Матросы находились по боевым постам, но тоже с любопытством таращились на катер от пушек, с прожекторного мостика, из рубки. Наконец штурмбанфюрер повернулся лицом к трапу и движением руки показал в сторону палубы.
Тимка поднялся первым, глядя на морского офицера не то что вызывающе, но спокойно, даже безразлично.
Шавырин поднялся и остановился у трапа, а Тимку штурмбанфюрер, дружески обняв за плечи, подвел к офицеру.
— Тимофей Нефедов, — представил он Тимку. Затем представил офицера: — Командир корабля, наш хозяин.
Тимка слегка наклонил голову, как это делал его отец, когда его знакомили с кем-нибудь, офицер двумя пальцами тронул козырек фуражки. Это было первое в жизни светское знакомство Тимки.
Глядя на него, офицер о чем-то заговорил, может, на все лады проклинал Тимку, но прерывался время от времени, чтобы дать возможность штурмбанфюреру перевести его слова.
— Командир говорит, что ты можешь чувствовать себя на его корабле как дома, — переводил штурмбанфюрер. — Говорит, что в первую вашу встречу ты держал себя с честью, как подобает моряку… говорит, что ты достойный сын своего отца.
— Благодарю вас… — серьезно ответил Тимка и опять слегка наклонил голову.
Штурмбанфюрер перевел его ответ. Морской офицер опять что-то сказал, глядя на Тимку.
— Командир говорит, что, поскольку его корабль будет сейчас принимать груз, нельзя пока выходить на ют, чтобы не мешать работе, — перевел штурмбанфюрер. — Ты разбираешься в морской терминологии?
— Да, конечно, — ответил Тимка.
— Тогда все в порядке! — бодро сказал штурмбанфюрер и жестом подозвал к себе какого-то сержанта или капрала — немецких званий Тимка не знал. — Сейчас вам покажут вашу каюту. Можешь любоваться морем, можешь отдыхать, можешь есть конфеты — словом, можешь заниматься чем угодно. — И он отошел, предоставив Шавырина и Тимку в распоряжение моряка.
Тот показал им вдоль шкафута,[12] предлагая следовать за ним. У этого немца на верхней губе, под носом, было черное родимое пятно, как блямба. Со стороны это делало его очень похожим на Гитлера.
Катер тем временем отчалил, и матросы убрали трап.
ПЛЕННЫЕ ИЛИ ГОСТИ!
Тимка боялся, что их поселят в одном из матросских кубриков. Но сопровождающий лишь провел их через носовой, матросский, люк и двинулся по коридору к офицерским каютам.
Встречные матросы удивленно приостанавливались, увидев Шавырина, о чем-то спрашивали сопровождающего, тот отвечал сдержанно.
