— Согласен. Для начала лучше и придумать нельзя. Хотя я думаю, что потом мы с тобой, может, и перекочуем, например, поближе к скалам…
— Странно… Ты не находишь, что озеро какое-то уж очень пустое? — проговорил Юрий. — В такой глуши, такое озеро… Я думал, здесь птичий гомон стоит, а тут только несколько чаек, и все! А это кто ж такой?
Мальцев поднял к глазам бинокль. На противоположном берегу у воды, разглядывая то ли свое отражение, то ли рыбу, стоял небольшой бурый медведь.
— Что, хозяин? — спросил Костров, принимая от Юрия бинокль.
— Сейчас я его пугну, — Мальцев снял с плеча ружье.
— Не надо. — Костров положил руку на стволы. — Разве он нас пугает? Он — хозяин, мы — в гости пришли, зачем же сразу дебоширить?! Он же не глупый. Почует — сам уйдет. В прошлом сезоне мы целый месяц рядом жили, и ничего, не шалил… — Костров рассмеялся. — Головы мы ему рыбьи на определенное место клали, очень это он любил!.. — Зверь — ведь как человек. Зачем же зазря обижать его?
— Ты прав, — с легким стыдом за свое мальчишество согласился Мальцев и вскинул ружье на плечо.
Они спустились с холма и зашагали вниз. Прежде чем скрыться в кустах, Костров задержался и еще раз взглянул на озеро. Медведь вперевалку шел по берегу, удаляясь от них. Но геолог смотрел не на медведя. В самом озере что-то было. Но что?
VII
Началась ночь беспокойно. Едва лишь Мальцев стал засыпать, как вокруг палатки раздались легкие шаги, шорохи, писки. «На сцене духи собрались!..» — в полудреме подумал Мальцев. И тотчас кто-то звякнул консервной банкой, оставленной у костра, и геолог, хлопнув рукой по натянутому брезенту палатки, громко завопил: «Кыш, проклятая!» «Ага, лиса», — догадался Юрий и начал засыпать снова. На время все стихло. Потом раздалось сопение, шорох грузного тела в кустах. Это уже был медведь. Он вздыхал, лизал жестянку и вроде бы ушел, когда на него прикрикнул Костров. Однако скоро вернулся, и тогда, не стерпев, проклиная медведя и все палатки на свете, полуголый Мальцев вылез наружу и дважды выстрелил в луну. Невидимый в темноте медведь с треском откатился по кустам куда-то в лес, а Мальцев кинул пустые гильзы для запаха по обе стороны палатки и вернулся опять засыпать. Остальная часть ночи прошла благополучно, только однажды, словно жалуясь на обиду, вдалеке взревел их косматый гость, эхо откатилось от скал, и все стихло.
Утром готовить завтрак выпало Кострову. Пока он разогревал тушенку и варил гречневую кашу из концентрата, Мальцев успел осмотреть довольно большую полосу берега по обе стороны ручья и пройти еще немного вверх. В лагерь он вернулся несколько обескураженный и заявил Кострову, что одно из трех: или они совершенные остолопы и прибыли на какое-то другое озеро, или Торстейн здесь никогда не был, или же — что лично он, Мальцев, поддерживает — тут чертовщина почище той, о которой рассказывали оленные пастухи. А причина всему — молодость озера.
— С чего ты взял, что оно молодое? — с удивлением спросил Костров.
— А ты пойди и сам погляди, — ответил ему Мальцев. — Геолог, называется! Берега у него еще не установились…
Теперь пришла очередь беспокоиться Кострову. Отодвинув с огня котелок с кашей, он долго рассматривал берега, потом с ложкой в руке вошел в ручей, забрел по колено в озеро, но вернулся успокоенный.
— Сам хорош! Не озеро новое, а берега подтоплены, вот и все. Уровень озера повысился, это верно, а котловина осталась прежней, в этом я не сомневаюсь!
— Отчего же повысился уровень?
— Да отчего угодно! Обвал произошел, закупорило сток, оползень — всего не перечислишь! Мне с этим часто приходилось сталкиваться. На первый взгляд нормальное озеро, а приглядишься — батюшки, да оно на полтора — два метра поднято плотиной километров за пятнадцать — двадцать, чтобы лес удобнее было транспортировать, а потом и сплавлять!.. — Костров еще раз обвел глазами озеро и добавил с уверенностью: — Подпружать здесь некому, разве самой природе, но за древность этой ямы я ручаюсь. Вот погоди, познакомимся поближе и все поймем…
После завтрака, учитывая ночные визиты, друзья все же решили перенести лагерь на западный берег.
По мере того как они двигались вдоль берега, останавливаясь, снимая рюкзаки, карабкаясь по скалам, копая осыпи, правота геолога становилась все очевидней. Белые издали, серые и зеленоватые вблизи, гранитные глыбы, покрытые разросшимися пленками лишайников, несли на себе явственную печать времени. Еще лучшим доказательством их древности были укоренившиеся в трещинах сосенки — кривые, кособокие, с узловатыми протянутыми к югу и солнцу ветками, так похожие на одинокие корявые сосны японских гравюр. Сбивая серую корку полярного выветривания, Костров показывал археологу таящиеся под ней сверкающие черные розы эгерина, сидящие в серебряной парче мусковита и сердита то малиновые, то кирпично-красные зерна спессартина. Иногда голубыми блестками на солнце вспыхивал игольчатый кристалл, Мальцев был готов радоваться находке, принимая его за долгожданный сапфир, но это оказывался всего-навсего кианит — частый спутник пегматитовых жил, тоже содержащий алюминий… Белые жилы кварца разрывали гранитные тела скал, расширяясь иногда пустотами, где тонкие и прозрачные столбики горного хрусталя делали полость похожей на вывернутую шкурку ежа. Они текли по скалам белыми змеями, и Юрий не раз подумал, что не с этими ли бесконечными змеями сражался в саге Торстейн, найдя в них достойных, стойких противников, при нужде всегда готовых замереть и окаменеть?.. За этот день он научился отличать черные столбчатые брызги турмалина от похожих иголок биотита, уже не путал розовые пятна эвдиалита, «лопарской крови», с более красными и сочными жилами мелкого спессартина, но однажды все-таки принял за турмалин матово-черные столбики ставролита, образующие правильные кресты их двойников. Эти ставролиты особенно заинтересовали Кострова. Друзья опять сбросили рюкзаки и надолго задержались возле тонкой, посверкивающей слюдой жилы.
Мальцев, которому досталось расчищать саперной лопаткой основание скалы, решил, что все старания опять напрасны. Он видел только уже знакомые минералы, но в этот момент геолог издал сдержанное восклицание и протянул Юрию маленький серый столбик, чуть расширяющийся посредине. При желании в нем можно было заметить легкий оттенок голубизны, но больше всего он походил на столбик бракованного бледно-серого непрозрачного стекла, отлитого в форму со штрихами на стенках. Голубизна эта и ввела в заблуждение Мальцева, небрежно спросившего геолога:
— Что, тоже разновидность кианита?
— Нет, Вик, это уже шаг к удаче! — ответил просиявший Костров. — Это корунд, родной брат сапфира! Видишь, он даже чуть голубоват. А если бы был синим и прозрачным… Главное, что здесь он в кристаллах, а не в соединении с кварцем и окисью железа. А это значит, что здесь могут быть и чистые экземпляры!..
В доказательство, что это именно корунд, Костров продемонстрировал его твердость. Кристалл легко царапал сталь ножа и даже оставлял белые царапины на кристаллах кварца.
Внимание было удвоено. Теперь они обшаривали каждый камень, осматривали каждую скалу, но других кристаллов корунда им больше не встретилось. Попадалась роговая обманка, кубики пирита с характерной штриховкой на гранях. В черном биотите, расщеплявшемся на темно-зеленые пластинки, Костров разглядел мелкие, светло-коричневые с золотистой искрой свободно растущие кристаллы циркона. Он называл и другие минералы, но из всей массы специальных названий Мальцев твердо запомнил только апатит — чуть ли не с детства знакомое слово, обозначавшее, как оказалось, красивый зеленый кристалл, принятый Юрием сначала за изумруд.
Забыв о еде, отдыхе и медведе, который, быть может, наблюдал за ними с противоположного берега, они спохватились только к вечеру и поспешили к истоку ручья.
Вблизи западная часть озера особенно контрастировала с восточной. Если та была низкой,
