«Немедленно уезжайте. Все раскрыто». Юмор в том, что на следующее утро ни одного из тех пятерых не было в городе. Интересно, что было бы, получи Гас и Тони такие же письма?
Вера не обратила на его слова внимания.
— Сэм, вы пойдете к ним сегодня?
— Детка, что это нам даст? Лучше подождать, пока завещание не вступит в силу.
— Ну а насчет роли на Бродвее?
— Как раз сейчас я веду переговоры. А пока есть один кадр в телешоу. Сегодня в три проба. Продюсер — Джо Грималкин, так что лучше не опаздывать.
— О'кей, но один кадр… — Вера вздохнула. — Гроши.
— Для начала сойдет. Телевидение — хорошая реклама для талантов. Так или иначе, подержим про запас. Пока…
Сэм ушел. Одиночество действовало на Веру хуже плохой погоды. Вера любила суматоху, компанию. После ухода Сэма она долго лежала в теплой ванне, потом надела скромное голубое платье от Диора, приколола сапфировую брошь. Что ж, если Сэм не захотел пойти в логово льва, она пойдет сама.
Контора «Саттон, Кейн и компания» находилась в старом издательском районе на Четвертой авеню и занимала два этажа в обшарпанном доме. Тони с презрением относился к мелким издателям, которые бросились арендовать конторы в Радио-Сити. Потом они все равно разорились.
Вера, брезгливо оглядываясь, вошла в лифт. Еще большую брезгливость она ощутила в приемной Тони. Голые серые стены, продавленный диван, стол, лампа, полки с книгами и какая-то обложка в рамке на стене вовсе не отвечали голливудским представлениям о конторе издателя. Вера вспомнила, что декоратор «Катамаунта» неплохо заработал на роскошном интерьере мраморно-стеклянного кабинета, в котором Рэй Милланд в белом костюме и с розовой гвоздикой в петлице просматривал корректуру, напевая что-то приятным баритоном.
Голливудское представление о жизни устраивало ее куда больше, чем сама жизнь. В течение многих лет она старалась переделать окружающую действительность по образу и подобию голливудских фильмов. И почти достигла своего идеала во всем, что говорила, носила, думала, однако реальная жизнь продолжала упрямо сопротивляться. Шикарные декорации часто ускользали от нее, как теперь ускользала счастливая развязка.
В конторах некоторых нью-йоркских журналов Вера чувствовала себя уютнее. Книжные издатели просто-напросто боятся потратить лишний цент, и потому у них такие ужасные конторы. Жалкая конура с крошечным окошком! А секретарша! Бедняжка, как она умудряется одновременно печатать и отвечать на телефонные звонки! В приемной Рэя Милланда сидели три свежие, улыбающиеся дивы с накрашенными губами — секретарша, телефонистка и машинистка.
Вера напустила на себя строгий вид, а голосу придала обычное нежное звучание.
— Передайте мистеру Кейну, что его хочет видеть миссис Коттл.
— Ой… — вырвалось у секретарши. Ее глаза округлились от любопытства, и у Веры мелькнула мысль, что, наверное, нужно было надеть черное платье.
Вера прикинулась, что изучает картинку на стене, пока секретарша что-то невнятно бормотала в трубку. Вера гордилась своими манерами. Она умела держаться так, будто ее ничто не интересует, а на самом деле вслушивалась в каждое слово. Сейчас ей ничего не удавалось разобрать, и это ее раздражало.
— Миссис Коттл, мистер Кейн вас ждет. Я провожу вас.
— Благодарю, — сладким голоском произнесла Вера.
Тони занимал угловую комнату с окнами на две стороны. Ни один продюсер в Голливуде не потерпел бы ни потертых кожаных кресел, ни старого ковра, ни заваленного рукописями и книгами письменного стола. Что это кабинет Тони, а не какого-нибудь другого издателя, можно было узнать только по фотографии Филиппы и нескольким снимкам Амоса. Под одним из них, где Амос был изображен с трубкой в руке и лохматым псом у ног, аккуратным почерком было написано: «Лучшему из друзей и мудрейшему из издателей от Амоса Коттла».
Тони поднялся навстречу Вере. Гас, не вставая, подвинул ей кресло. Вера села, постаравшись принять изящную позу.
— Вы сегодня гораздо лучше выглядите, — добродушно сказал Тони.
— Спасибо, — произнесла Вера хорошо поставленным голосом. В Голливуде для этой сцены написали бы совсем другие слова. Что-нибудь вроде: «Крошка, ты выглядишь на миллион долларов!» Однако Вера поняла, что на свой старомодный лад Тони постарался сказать ей приятное, и ответила ему подходящей для такого случая застенчивой улыбкой.
— Тони, я пришла поговорить с вами о деньгах. На что я могу рассчитывать? — спросила Вера, стараясь произвести впечатление беспомощной женщины, которая целиком зависит от воли мужчины.
Тони переложил листы бумаги с места на место и откашлялся.
— До того, как завещание Амоса вступит в силу, ничего нельзя сказать точно. Мы с Гасом как раз изучали состояние дел на прошлую субботу. Есть несколько тысяч от продажи «Страстного пилигрима». Через несколько недель подоспеет второе издание, тогда будет еще. Около семи тысяч нам дал «Неуправляемый корабль». Через несколько месяцев мы получим кругленькую сумму от книжного клуба. Я обычно платил Амосу раз в полгода. Следующая выплата должна была быть в мае, но ввиду особых обстоятельств могу предложить вам аванс, то есть то, что полагается Амосу на сегодняшний день. Что-то около девяти тысяч. Премию я вам отдам, как только получу ее. Однако на второе издание «Страстного пилигрима» пока не рассчитывайте. Надо посмотреть, как его будут покупать. — Тони помолчал. — Понимаете. Вера, я готов рискнуть, пока не объявились другие наследники. Но если они объявятся, мне придется рассчитываться с ними из собственного кармана.
— У меня есть около трех тысяч телевизионных денег, — сказал Гас. — Это последнее. Из них тысяча сто двадцать пять долларов принадлежат Амосу, и вы можете их получить.
Эти условия были гораздо великодушнее тех, на которые рассчитывал Сэм. Будь он тут, то непременно полюбопытствовал бы, откуда такая неожиданная щедрость. Но Вера в силу своей ограниченности ухватила из всего сказанного только одну деталь.
— Тысяча сто двадцать пять долларов из трех тысяч! — Она со злостью смотрела на Гаса. — Немного, не правда ли? Полторы тысячи — Тони и триста семьдесят пять — вам.
— Таковы условия договора, — твердо сказал Гас.
Красивое лицо Тони превратилось в застывшую маску. Его голубые глаза посуровели.
— Берите или не берите. Ваше дело. Девять тысяч — совсем неплохо для женщины, особенно в первые месяцы вдовства, тем более что у вас есть собственные источники дохода. На мое предложение вы должны ответить сегодня. Может быть, завтра я уже не захочу рисковать. Если у Амоса есть другие наследники, тогда как минимум часть денег должна принадлежать им.
— Почему же вы отдаете их мне? — В голосе Веры, еще не утратившем нежности, послышалось рыдание.
— Потому что вы сидите без гроша, — грубо отрезал Тони. — Может быть, полиции и не удастся найти других наследников. А если они найдутся, я вычту эти девять тысяч из вашей доли доходов от посмертных изданий.
Твердое намерение Тони сделать все, как он сказал, не вызывало сомнений. Вере казалось, что перед ней каменная стена. Ей даже не пришло в голову задуматься о его великодушии. В Голливуде любая четырехзначная сумма считалась мелочью, недельным заработком, а Гас и Тони предлагали ей на девять тысяч жить несколько месяцев. Придется уехать из отеля, отказать себе в весеннем гардеробе, а ведь ей надо начинать карьеру на Бродвее. В душе Вера бушевала, однако ее лицо оставалось спокойным. Только губы дрогнули. Она ненавидела Тони и Гаса так, как никого и никогда, даже Амоса.
Однако сейчас было не время спорить. И не время бороться. Сейчас надо думать. Вера резко повернулась к Гасу.
— Я думала о том, что будет с книгами Амоса дальше, и вспомнила, как Сэм Карп рассказывал мне о знаменитом писателе, который умер, будучи очень знаменит. Кажется, его звали Фрэнк Эймз, и он написал о капитане Доноване. Сэм говорил мне, что, когда он умер, его вдова и издатель объединились и наняли человека, который еще долго писал книги о капитане Доноване под именем Фрэнка Эймза. Почему бы нам с
