Та же девушка принесет и утреннюю почту, которую можно не торопясь просмотреть за второй чашкой кофе.
Горничная уже вынула все счета, проспекты и просьбы о благотворительности, чтобы вручить их вечером Тони. Филиппе же приносили только письма, адресованные лично ей, и еще приглашения, так что за завтраком она никогда не отказывала себе в удовольствии заочно посплетничать с друзьями. В это утро последним попало ей в руки письмо с вензелем отеля «Уолдорф». Она аккуратно вскрыла конверт оправленным в серебро ножом для бумаг и начала читать, но тут ее колени судорожно дернулись, и кофе пролился на салфетку. Филиппа терпеть не могла беспорядка на подносе: она отставила его в сторону, не кончив завтракать, и откинулась на кружевные подушки.
За всю свою жизнь она не получала ничего подобного, и ей даже в голову никогда не приходило, что ее можно шантажировать. Первые минуты Филиппа была в шоке и думала не столько об опасности, сколько об отсутствии у автора вкуса. Что ж, Вера выросла среди белошвеек в нью-йоркских трущобах и, как рожденный в грязи болезнетворный микроб, должна быть без сожаления уничтожена…
Но у Филиппы был трезвый ум, и она быстро пришла в себя. Уничтожить Веру ей будет также трудно, как боксировать с человеком, который никогда не слышал о правилах бокса. Да и какие у Веры могут быть правила! Она признает только силу.
Филиппа приняла ванну, оделась, правда, несколько быстрее, чем обычно, и посмотрела расписание. Если она успеет на следующий поезд, то во втором часу уже будет в Нью-Йорке.
Бросив свой маленький «остин» на станции, Филиппа в последнюю минуту вбежала в вагон. На Центральном вокзале она взяла такси и сказала шоферу адрес.
В первый раз она ехала к Морису домой. Даже в мыслях она не называла его Леппи. Это приятельское мужское прозвище унижало его в ее глазах.
Выйдя из такси, она одобрительно оглядела тихую улицу, одним концом упиравшуюся в парк, другим выходящую на набережную. Дом был большой, но не слишком. С вежливым швейцаром, мягким ковром в холле, лифтом и почти так же хорошо вымуштрованным, как в частном доме, лифтером.
С нарочитой развязностью она спросила, на каком этаже квартира Мориса Лептона, лифтер спокойно ответил: «Десять Б, мадам, направо». Это послужило для Филиппы убедительным доказательством происшедших в жизни перемен. Так или иначе, на нее это подействовало успокаивающе. Сегодня женщины ее возраста и положения, которое легко определить по платью и манерам, нередко поддерживают с мужчинами типа Мориса деловые контакты и запросто посещают их квартиры, не вызывая при этом скандала. Правда, Тони сказал бы, что эти женщины, как правило, не замужем, но откуда лифтеру знать, замужем она или нет. Найдя на двери маленькую перламутровую кнопку, Филиппа нажала на нее.
Морис сам открыл дверь. Он был в тапочках, домашних брюках и спортивной рубашке.
— Фил?! — удивился он.
Она улыбнулась, на секунду ощутив к Вере почти благодарность. Без ее мерзкого письма не так-то легко было бы найти предлог, чтобы вот так заявиться к нему домой. Она была сильно влюблена в него сейчас и испытывала неодолимое желание видеть его, прикасаться к нему, быть с ним рядом.
Филиппа прошла в гостиную, жадно оглядывая все вокруг. Комната была именно такой, как она представляла. Китайский ковер с бежевым рисунком, под цвет ковра фарфоровая посуда, красное и тиковое дерево, застекленные книжные шкафы, закрывающиеся на ключ, особые шкафы для редких изданий — короче говоря, ничего похожего на ужасные квартиры современных писателей с книжными полками, забитыми собственными изданиями и переизданиями, с несколькими бестселлерами в дешевых бумажных обложках на виду, копией какой-нибудь современной скульптуры и цветами в горшках.
Комната была угловая, окна выходили на Пятую авеню, в конце которой виднелись фонтаны, а высоко над ними — главное здание штата, похожее на призрачный замок, серый мираж…
Филиппа заметила в углу пишущую машинку.
— Тут вы и работаете? — восторженно спросила она.
— Да, — ответил Лептон и, улыбаясь, вынул лист из каретки.
— У вас не должно быть от меня секретов!
— Я никому не показываю черновые варианты, — сказал он, — не хочу, чтобы кто-нибудь видел незаконченную работу.
— Даже я? — Филиппа подошла к нему совсем близко.
— Даже вы, — ответил Морис с улыбкой, несколько смягчившей резкость его слов. Он обнял Филиппу и поцеловал в губы, однако в его поцелуе Филиппа не почувствовала страсти.
— Вы получили письмо от Веры?
— Получил. — Его лицо помрачнело. — Насколько я понимаю, вы тоже.
Филиппа кивнула.
— Какая глупость! Самая настоящая… Но нам-то что делать?
— А что сделает Тони, если узнает? — нахмурившись, спросил Лептон.
Филиппа попыталась улыбнуться, но у нее не получилось.
— Я думала об этом все утро. Вера, конечно, ничего не знает обо мне и об Амосе, так что ее единственный козырь против меня — это вы. Тони она не нравится, но…
— Но что?
— В нем есть цинизм. Он может поверить в самое плохое о человеке и, как все циники, очень боится быть обманутым. Лишь бы никто не подумал, что он наивен. Для него цинизм — своего рода защита. Его нельзя одурачить, потому что он никому не верит. До сих пор удача мне сопутствовала. Или я просто была осторожна. Но, может, он намеренно ничего не замечает. Однако если Вера заставит его обратить на меня внимание, он может стать очень неприятным и я наверняка потеряю свою свободу.
— А что он сделает со мной? — спросил Морис, невольно улыбаясь ее бессознательному эгоизму.
— О, никакого насилия не будет. Тони хорошо воспитан. Мне сейчас трудно сказать, как на него подействует ревность, но, думаю, если мы будем все отрицать, Тони и в голову не придет требовать развода. Наоборот, он будет нарочито демонстрировать свои дружеские чувства к вам, но вы ему не верьте. Он найдет повод поссориться, и, хотя эта ссора не будет иметь ничего общего со мной, вы все-таки перестанете встречаться, да и мы тоже… Если только тайно… Я уверена, Вера ждет какой-нибудь драмы в духе Голливуда: Тони стреляет в вас, я рыдаю, все судорожно дышат, хлопают ресницами и говорят незаконченными фразами по последней моде. Ничего такого, конечно, не произойдет, но реальность может оказаться и похуже. Приличия, конечно, мы соблюдем, однако, мой брак умрет, ваша дружба с Тони тоже, да и наша любовь…
Лептон кивнул.
— Вам не откажешь в проницательности. Наверное, так все и будет.
— Если только… — произнесла Филиппа и умолкла в раздумье. — Если только я сама не попрошу у Тони развода.
Морис вздохнул.
— Во имя всего святого, зачем? — вырвалось у него.
Филиппа не заметила откровенного ужаса в его глазах и ответила:
— Тогда я смогу стать вашей женой.
Лептон помолчал. Пауза затягивалась.
Взгляд его был похож на взгляд хирурга, который уже решил, какой выбрать инструмент. Бледные щеки Филиппы залил румянец.
— Но я вам этого не предлагал, — буркнул он, выбрав грубость.
Филиппа стала похожа на человека, которому нанесли смертельный удар, но в возбуждении он пока не чувствует боли.
— Морис… — сказала она и подошла обнять его.
— Филиппа, вспомните о своем возрасте. — Лептон перехватил ее руки. — Я не зеленый юнец, да и вы не наивная дурочка. Кому, как не нам, знать, что все это не вечно. И у вас и у меня приятные моменты бывали и прежде, но не портить же себе из-за этого жизнь! У вас нет ни пенни, только то, что вам дает Тони, а у меня нет и не будет таких денег, к которым вы привыкли.
— Мне все равно.
— Но мне-то не все равно. Как вы думаете, почему я до сих пор не женился? Да потому, что мне не
