Удар из Зазеркалья

Тот, кто изгнал семь злобных бесов

Из грешной плоти Магдалины,

Все «за» и «против» трезво взвесив,

Того не сделал для Фостины.

В тот вечер сотрудники и попечители больницы «Мюррей Хилл» собрались на заседание в кабинете своего председателя совета, одного из издателей газет. Уже после двенадцати ночи Базил вышел из здания на улицу и пошел вверх по Бродвею в направлении к Седьмой авеню. Там на стоянке он оставил машину. Мирное время превратило Бродвей в какую-то лишенную вкуса, кричащую улицу, похожую на Кони-Айленд. Хотя он смертельно устал, громадные квадраты бегущей яркой рекламы и половодье электрических огней привлекали его внимание то к одной компании по производству сигарет, то к другой, производящей виски. Безвкусица такой рекламы самим своим существованием напрочь отвергала искусство как таковое, — все эти гигантские механические игрушки, предназначенные для переросших детей, которые были просто в восторге от броских фраз, примитивных цветов и однообразных повторяющихся движений.

Яркий, брызжущий с этих рекламных шедевров свет заливал темный асфальт, превращая ночь в подобие дня. Когда разносчик вложил ему в руку номер завтрашней утренней газеты, он при этом болезненном, противоестественном свете прочитал заголовок на первой полосе: «Учительница, сломав шейные позвонки, умирает». Его внимание привлекла дата сообщения: «Бреретон, четверг, 17 ноября…» Он задержался на нем на несколько секунд, а затем дочитал остальное:

«Преподаватель театрального искусства мисс Алиса Айтчисон была обнаружена сегодня вечером мертвой на территории школы Бреретон другой учительницей по имени мисс Гизела фон Гогенштейн. Тело пострадавшей лежало на последней ступеньке каменной лестницы, ведущей в сад. По словам представителя полиции, смерть мисс Айтчисон наступила в результате перелома шейных позвонков, который случился при падении с лестницы, после того как она наступила своим высоким (три дюйма) каблуком на оторвавшуюся подкладку ее длинной, по щиколотку, юбки из бледно-голубой тафты.

Как утверждают, этот инцидент был засвидетельствован одной из воспитанниц школы, мисс Элизабет Чейз, тринадцати лет, которая бегом отправилась сообщить об этом своей матери, гостившей в это время в школе. Но до этого мисс Гизела фон Гогенштейн самостоятельно обнаружила труп. Отец ребенка Флойд Чейз не разрешил репортерам взять у девочки интервью, но, по слухам, она видела, как мисс Айтчисон перед разыгравшейся трагедией разговаривала там с бывшей преподавательницей школы Фостиной Крайль. С мисс Крайль, которая в настоящее время проживает в отеле в центре Манхэттена, связаться не удалось из-за позднего часа.

Мисс Айтчисон была дочерью покойного Стэнли Мордента Айтчисон а, биржевого маклера, который покончил жизнь самоубийством в 1945 году после финансовых неудач на Уолл-Стрите. В похоронах примут участие только родственники и люди, близкие их семье».

Базил, сложив газету, засунул ее в карман пальто и поспешил к автостоянке. Если «Гизела фон Гогенштейн», по мнению репортера, является Гизелой, то ко всему сообщению нужно подходить осторожно, не доверяя и в прочих деталях. И все же… Базил крутанул баранку, и его автомобиль влился в широкую реку уличного движения.

Был час ночи, когда он добрался до «Фонтенбло». В холле гостиницы не было ни души. Он показал свою визитку ночному дежурному.

— Я не репортер, и мне срочно необходимо увидеться с мисс Крайль. Будьте любезны, сообщите ей, что я жду ее внизу.

— Но у нее отключен телефон с шести вечера, — ответил клерк. — Вероятно, она уже спит.

— Дело не терпит отлагательства.

Клерк, взглянув еще раз на карточку, повернулся к внутреннему телефону.

— Мисс Крайль спустится через несколько минут.

Когда она шла к нему через холл, Базил, наконец, смог ее отчетливо рассмотреть при ярком свете. Она по-прежнему оставляла впечатление худющей и хрупкой девушки, но уже не была столь воздушной и бесплотной, как прежде. У нее были тонкие сухие светлые волосы, а бело-голубые глаза казались какими-то нереальными, абстрактными, подернутыми сонной пленкой. На ней было вязаное платье из светло- коричневой шерсти, а ее желтовато-бледный приятный цвет лица портил вскочивший на щеке прыщ. От ее прежнего неуловимого шарма в приглушенном свете на крыше здания остались лишь мягкость и спокойствие.

Они сели на стулья в углу большого холла. Базил вытащил сигареты, но она отказалась от них.

— Вы видели миссис Лайтфут?

— Да, видел, — Базил зажег сигаретку и откинулся на спинку стула. — Мисс Крайль, где вы были сегодня вечером в пять часов?

— Здесь, наверху, в своем номере.

— Вы были одна?

— Да, одна.

— Чем вы занимались?

— В пять? Я говорила по междугородному телефону. Я сообщила об этом одному представителю нью- йоркской полиции. Полиция Коннектикута уже направилась ко мне. Затем меня начали донимать репортеры, и я была вынуждена отключить телефон.

— Известно ли вам, по какой причине полиция устроила вам допрос?

— Из-за смерти Алисы Айтчисон. Они сказали, что это простая формальность.

— Они всегда так говорят — «простая формальность». Но это далеко не так. — Базил вытащил из кармана газету. — Вот, прочтите.

Она добралась только до второго абзаца, и газета выпала из ее рук.

— Но это же невероятно! Я никак не могла быть в районе Бреретона в этот вечер! Мой телефонный разговор с Гизелой это подтверждает.

— Именно поэтому они не стали допрашивать вас дальше.

— К счастью, я могу доказать, что весь этот день провела в номере. В отеле только один выход. Лифтер, администратор, привратники — все знают меня в лицо. Им прекрасно известно, что в этот вечер я не выходила из отеля.

— А что вы скажете о пожарной лестнице или о служебном входе?

— Полиция все проверила. Через служебный вход можно выйти, но для этого нужно пройти через кухню ресторана. Там весь день находились повар со своими двумя помощниками. А вход на черную лестницу находится в кухонном коридоре. Нельзя пройти туда незаметно. Злоумышленника обязательно либо увидят, либо услышат.

— Чем вы занимались после телефонного разговора с Гизелой?

— После разговора? Ну, я… легла спать.

— В пять вечера?

— Да, разговаривая с Гизелой, я вдруг почувствовала, что засыпаю на ходу. После приезда сюда у меня появилась привычка спать по вечерам, особенно после того как выпью чая.

Базил согласно кивал головой, постигая то, что она от него утаила. Она была настолько удивлена, сломлена, поражена своим увольнением из Бреретона, настолько устала от всех этих событий, что просто не находила себе места и искала забытья от действительности в дневном сне, словно старуха или грудной ребенок, которые, как правило, не способны долго выносить бремя сознательного бодрствования.

Озноб, который он почувствовал в эту минуту, объяснялся не только сырой ноябрьской погодой. Сомнамбулы во сне подчиняются тому импульсу, который они прежде подавили в себе в бодрствующем состоянии…

— Вы никогда не испытывали влечения убить Алису Айтчисон?

— Да что вы! Конечно, нет.

Она, казалось, была просто поражена таким вопросом. Но ведь такой подсознательный импульс подавляется. И она ничего не могла знать об этом.