— Думаю, лучше этого не делать. Она родилась в Балтиморе и была дочерью одного человека, который сочинял религиозные песнопения. Она была милой рыжеволосой девочкой. В девяностых годах она убежала из дома и очутилась вначале в Нью-Йорке, а затем в Париже. Там она стала звездой полусвета, — одной из тех парижских гурий, которых с такими подробностями и с таким блеском описывал Бальзак. Она, по сути дела, была простой американской провинциалкой, но у своих великолепно образованных любовников научилась говорить и писать на прекрасном французском языке, разбираться в музыке, понимать толк в искусстве и беллетристике… Это, конечно, непонятно американцу вашего поколения! Только Париж в девятнадцатом веке и Афины в век Перикла рождали таких женщин. Эта истинная представительница «полусвета» обладала всем, что имели наиболее знаменитые светские дамы, за исключением одного, — права на законный брак и соответствующий статус, который этим браком приобретался. Она вела более роскошную жизнь по сравнению с любой респектабельной женщиной. У нее было состояние, она энергично занималась общественной деятельностью, пользовалась любовью и даже уважением со стороны своих обожателей. В наше время, молодой человек, даже порок мог обладать какой-то изысканностью. Но вашему поколению этого никогда не понять. Я говорю, что она была куртизанкой, но что это вызывает в сознании человека двадцатого столетия? Накрашенные волосы, кроваво-красные ногти и особые сленговые словечки типа «фраер». А эта женщина была наделена умом. Она обладала превосходными манерами.
— А ее отец, кто он? — вставил Базил.
— Этот человек был ньюйоркцем и вложил крупные деньги в торговое судоходство. В 1912 году он без лишнего шума хотел получить развод от своей супруги, и ради этого отправился в Париж. Там он нарочно разъезжал в роскошном авто с этой женщиной в Булонском лесу, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание. В то время она пользовалась такой дурной славой на обоих берегах Атлантики, что одной- единственной прогулки с ней в открытом автомобиле было достаточно, чтобы шокированный таким пассажем пуританский американский суд признал это неопровержимым доказательством супружеской измены с его стороны. Для этой цели из Франции в Америку были доставлены свидетели, и, таким образом, он добился от жены желанного развода.
В это время широкое распространение получили слухи о том, что он заплатил соучастнице тысячу долларов за привилегию прокатиться, сидя рядом с ней в открытом автомобиле в общественном месте, и использование ее имени на бракоразводном процессе. Она поставила условие, что он, доставив ее до порога ее дома, там и распрощается с ней навсегда, не претендуя больше ни на что, кроме, может быть, того, чтобы поцеловать ее руку. Но… — опять на его лице заиграла похотливая улыбочка. — Так вот, Фостина — ребенок этой парочки.
— Выходит, они не расстались на пороге ее дома?
— Тогда они расстались. Но затем произошло нечто экстраординарное. А может, ничего такого особенного в этом и не было. Вероятно, она отлично знала свое ремесло. Возможно, та невероятная выдержка, которую она продемонстрировала во время их выезда в парк, входила в разработанный ею план. Видите ли, он отводил ей роль подставного лица. Эта женщина, в компании которой его все видели, должна была стать предлогом для развода. Однако эта женщина, которая стала для него лишь удобным поводом для осуществления своих замыслов, радикальным образом перевернула его жизнь: он без памяти в нее влюбился. Что, трудно в это поверить? Лично мне — нет. Годы, проведенные в Париже, настолько отточили ее ум, что она стала самой интеллигентной и красивой женщиной, — ее волосы казались снопом огня, кожа — белым снегом, а тело у нее было, как у Афродиты с картины Боттичелли…
— Вы близко знали ее в то время? — спросил Базил и тут же спохватился, осознав, что выражение в таком контексте звучало несколько двусмысленно.
— Да, мне была предоставлена такая привилегия, — просто, без подтекста, ответил он, но в его старых глазах опять промелькнула озорная искорка. — Кроме всего прочего, я еще был и адвокатом этого богача.
— Вот, значит, каково происхождение этой робкой, анемичной, мечтательной девушки! — Базил старался обдумать все, что ему пришлось услыхать о Фостине.
Уоткинс недоуменно пожал плечами:
— У нас в те времена бытовала поговорка: в блуде зачинают ханжу.
— Подозревает ли она об истинном положении вещей?
— Думаю, что нет. Как ее опекун, я исполнил все пожелания ее родителей и утаил все эти сведения от нее. Поэтому я и не хочу, чтобы вы передали Фостине наш с вами разговор. Она придает значение условностям и вообще чрезвычайно чувствительная девушка. Это еще больше подорвет ее моральный дух, который и без того никогда не отличался особой крепостью.
— А ее мать влюбилась… в этого человека?
На его старые глаза набежала пелена, и он устремил свой взгляд снова на бухту.
— Какой же мужчина может до конца понять такую женщину, как она? Да и зачем ее понимать? Он просто ею наслаждался! — И вновь Базил заметил, что адвокат прибегает в своей речи к глаголу с двусмысленным значением.
— Он снова привез ее в Америку, — продолжал Уоткинс, — подарил ей небольшой домик в Манхэттене — тогда еще не было квартир, — и летний коттедж в Нью-Джерси, который был ее собственностью много лет.
Он получил развод от супруги, но на своей пассии так и не женился. Даже тогда, когда она от него забеременела.
— Почему?
— Мой дорогой юноша, все началось в 1912 году. Мужчины этого поколения не женились на женщинах такого сорта. Думаю, что сегодня он это сделал бы. Ваше поколение стерло все разграничительные линии. Вы теперь не называете этих женщин представительницами «полусвета». Вы называете их либо хозяйками сомнительных пансионов, либо манекенщицами, либо «звездами» и женитесь на них без особых сомнений. Ваш подход к этому делу известен, ваше сленговое словечко «путана» обычно употребляется в сочетании с прилагательным «дешевая», и вы обычно относите это выражение только к заляпанной грязью, не имеющей успеха в жизни проститутке. Ваше поколение готово стерпеть любое нравственное падение, но только не экономический провал.
— А разве ваше поколение не порождало зло, уподобляя Еву женщине легкого поведения? — возразил Базил. — И все только ради того, чтобы получить удовольствие от мерзкого разврата. Нет, наше поколение более реалистично, и не обладает такой бессердечностью.
— Может быть. Я слишком увяз в старых идеях, и у меня нет никакого желания подвергать их анализу. Само собой разумеется, наши условности заставили Фостину страдать из-за того, чего она не знала и не понимала. Она родилась в 1918 году. Ее матери в это время было сорок три, а отцу за пятьдесят. Он знал, что долго не протянет. Болезнь сердца, которую, кстати, унаследовала от него Фостина. Он хотел обеспечить свою маленькую дочь и ее пользовавшуюся скандальной репутацией мать, но без особой огласки, которая могла лишь нанести вред ребенку. Он посоветовался со мной, и я объяснил ему, что он может не упоминать в своем завещании их имена и не вызывать таким образом грандиозного скандала, так как существовали другие, законные наследники со стороны разведенной жены, которые непременно оспорят в суде правомочность включения в завещание пункта, касавшегося его любовницы. Я предложил ему сделать им дорогой подарок перед смертью, — то есть сделать то, к чему теперь часто прибегают, чтобы избежать уплаты налогов на наследство.
Но, к сожалению, за день до подписания сделки с ним случился сердечный приступ, и он умер, не оставив матери Фостины почти ничего, если не считать двух домов и нескольких драгоценных камней.
Она пришла ко мне за советом. Мы решили сохранить коттедж в Нью-Джерси, а дом в Нью-Йорке продать. Эта сделка принесла достаточную сумму, чтобы обеспечить приличную жизнь Фостине, включая и расходы на ее образование. Я был против продажи драгоценностей в то время, так как был убежден, что они повысятся в цене, что, собственно говоря, и произошло. Сегодня они могут принести приличные деньги.
— Что вы называете приличными деньгами?
— Что-то около двухсот или трехсот тысяч долларов. Я не могу назвать вам точную сумму, так как давно не проводил переоценку, а рынок, как вы знаете, меняется постоянно. Речь идет о рубиновых серьгах, которые сегодня стоят гораздо дороже, чем раньше, сорок лет назад, но сколько именно, я не знаю. Эти
