закончила школу. Но что за дикая жизнь началась у меня! Вы сильно удивитесь, если я расскажу вам, какие грандиозные планы я там строила. — Ее глаза смотрели поверх Гизелы, чувствовалось, что она пребывает в каком-то мрачном и грустном настроении. — Но за три недели до школьного выпуска отец покончил с собой. Застрелился.
— Ах простите… — Гизеле никак не удавалось подобрать нужное слово. — Право, я не знала…
— Прошел только год, и уже об этом никто не помнит. — Алиса посмотрела на нее с вызовом в глазах. — Еще один биржевик с Уолл-стрит, поставивший не на ту лошадь. Итак, я осталась ни с чем. Вдруг я узнала, что миссис Лайтфут ищет преподавателя по театральному искусству. Тогда я попросила миссис Мейдстоун порекомендовать меня. Мне казалось, что здесь, в Бреретоне, все значительно лучше, чем там, в Мейдстоуне. Но оказалось, что все то же самое. Мне здесь уже до смерти надоело. Мне нужна работа в Нью-Йорке, где можно по-человечески жить.
— Значит, в Мейдстоуне было все так же, как и здесь? — спросила Гизела.
— Те же принципы, правда, иной подход. Школа Мейдстоун хочет предстать более современной, разрекламировать свой метод как более полезный для здоровья. Девочки там пили свежее молоко, ходили в походы и спали на сеновалах. В общем, простая жизнь, но по шикарной цене. Посетителей там пускали только по воскресеньям, и то с них не сводили глаз. Мой несчастный отец думал, что мне там будет лучше, но пребывание в Мейдстоуне лишь прибавило мне решительности как можно скорее оттуда выбраться и попасть в настоящий мир.
— Нравится вам Бреретон или не нравится, все же вы были здесь дольше и чувствуете себя более в своей тарелке, по сравнению со мной, — продолжала Гизела. — Ваша работа дает вам возможность устанавливать близкие контакты с девочками, ведь вы почти их возраста. Они могут быть с вами откровенными там, где в разговоре со мной предпочитают отмалчиваться.
Алиса внимательно посмотрела на Гизелу.
— Например?
— Ну скажем, в отношении Фостины Крайль…
— Не понимаю, о чем вы говорите…
— Нет, вы все понимаете, — резко возразила Гизела. — Я заметила, как иногда вы на нее смотрите, — с каким-то недружелюбным любопытством, как будто вы находите в ней что-то странное, непонятное.
— Вздор! — грубо отрезала Алиса. — Фостина Крайль просто глупа. И в этом нет ничего странного. Такое видишь повсюду. У нее слабый характер, она бесцветна, не умеет преодолеть робость и ужасно озабочена тем, чтобы понравиться всем на свете. У нее нет чувства юмора. Не обладает Даром обзаводиться друзьями. Просто стареющая девица. Жертва природы с рождения. Фостина — размазня. Одна из тех, которые постоянно принимают витамины, не получая от них никакой пользы. Вы заметили этот флакон с витаминами Б-2, который постоянно стоит возле ее тарелки за обедом? С такими людьми, как она, ничего не поделаешь. Их характер — их судьба. Она рождена, чтобы стать мишенью для любого юмориста и задиры, а ведь таких в мире немало. Взять хотя бы Тяжелое копытце!
— Тяжелое копытце? — переспросила Гизела, не совсем уверенная в точном значении нового американизма.
Алиса ухмыльнулась.
— Так девочки называют миссис Лайтфут[2].
— Тогда, — начала раздумчиво Гизела, — Фостине предстоит потерять работу лишь потому, что у нее не достает истинно твердого характера, столь необходимого для хорошего учителя.
— Может быть, — Алиса продолжала изучающим взглядом осматривать Гизелу. — Что, она потеряла работу?
— Ну, это не наше с вами дело, — и Гизела поспешила сменить тему разговора. — Скажите, нельзя ли вернуть мое письмо? Что, если позвонить почтальону в деревню и сообщить ему о моем намерении забрать письмо обратно?
Алиса рассмеялась раскатистым грубым смехом:
— Девочка моя, ваше письмо уже поступило на хранение на почту Дяди Сэма. Конечно, вы можете попытаться прорубить себе тропу через джунгли американской бюрократии и заполнить пятьдесят формуляров, каждый из которых состоит из пяти частей. Но даже если вы это сделаете, я не уверена, что вам удастся заполучить письмо обратно. А для чего оно вам понадобилось? Слишком забористое?
— Да нет же! — Гизела не скрывала, что слова Алисы ее раздражают.
— Что же тогда?
— Я приписала к нему постскриптум и теперь в этом раскаиваюсь. То, что в Америке называется «напрасный труд».
— То есть пытались попасть пальцем в небо?
Они в это время подошли к входу в главное здание школы. Алиса, повернув ручку, толкнула дверь.
— Странно. Двери заперты.
Гизела надавила кнопку звонка. Так они и стояли под дождем, трясясь от холода. Дневной свет медленно угасал, постепенно вокруг них сгущалась мгла.
— Черт подери! — воскликнула в сердцах Алиса. — Пойдемте через черный ход, он всегда открыт.
Гизела согласилась, хотя и подозревала, что миссис Лайтфут не по душе такие вольности.
Они побрели по тропе, обегающей дом, подставляя свои непокрытые головы резким порывам ветра. Руки без перчаток мерзнут, и они сунули их в карманы. Окна гостиной были темными, но, когда они завернули за угол дома, то увидели, как весело горит свет во всех окнах кухни, пробиваясь через сумеречную мглу. Алиса открыла дверь. Гизела вошла вслед за ней.
В этом старинном деревенском доме кухня занимала много места, значительно больше, чем гостиная в средней нью-йоркской квартире. Такие кухни строились в те далекие годы, когда повсюду предлагали свои услуги множество поваров, зарплату им платили небольшую, и никого, по сути дела, не беспокоил вопрос, сколько же стоит приготовление пищи. Современное оборудование — белая эмалированная печь, мойка из нержавеющей стали, электрический холодильник, — было как-то не к месту в этой просторной комнате с длинным рядом окон со шторами и паркетным полом, который мыли и натирали ежедневно.
Кухарка стояла у мойки и промывала очищенные листья бельгийской капусты. Из духовки тянуло ароматом поджаривающихся каштанов, которые предстояло обернуть капустными листьями. Стол, стоявший в центре, был завален букетами цветов и пучками собранных листьев, — хризантемы, астры, листья дуба и сумахи. Фостина аккуратно складывала их, аранжируя, в большую вазу штейбенского стекла, — это была обычная обязанность младших преподавателей в школе Бреретон. Она была одета для прогулки, — в наглухо застегнутом пальто голубого цвета и в коричневой фетровой шляпке.
Выдержав небольшую паузу, Алиса спросила:
— Вы только что со двора?
— Да, — Фостина Крайль посмотрела на нее с нескрываемым удивлением.
В это время отворилась дверь, выходящая на черную лестницу. В кухню вошла Арлина. В одной руке она несла небольшой чайный поднос.
— Последние полчаса я провела в саду, — сказала Фостина, но с гораздо большим жаром, чем требуется при ответе на такой пустяковый вопрос. — А почему вы спрашиваете меня об этом?
— Просто так… — Одна бровь Алисы изогнулась кверху, а уголок рта задрожал, — верный признак испытываемого недоверия и презрения.
— Мне показалось, что я видела ваше лицо в окне наверху, когда мы с Гизелой шли по дорожке к дому.
Вдруг раздался звон разбитого вдребезги стекла и фарфора. Это из рук Арлины выскользнул поднос. Кухарка в сердцах заорала:
— Разве так трудно следить за тем, что делаешь, Арлина? Разбились еще две чашки. Когда я была девчонкой, то нас специально обучали, как нужно обращаться с китайским фарфором. Ну а вы, молодежь, теперь просто неуклюжи. В чем дело? Опять отвлекает любовь?
Арлина молчала, уставившись на Фостину испуганными глазами.
