такой риск?
Все ваши выходки, естественно, были связаны с риском, но вас всегда прикрывало одно, — суеверный страх, который неизменно удерживал всех свидетелей на почтительном расстоянии. Но, как мне кажется, вашему темпераменту риск просто необходим, это для вас своеобразный стимулятор. Кроме того, до сих пор вы еще не совершили никакого серьезного преступления, хотя само появление в чужом женском наряде в общественном месте чисто технически является нарушением закона. Если бы вас поймали, то наверняка отпустили бы, считая ваше поведение «практической», хотя, само собой разумеется, и бестактной шуткой. Но до настоящего преступления еще далеко…
Присутствие Алисы в Бреретоне стало еще одним раздражающим моментом, которым вы объясняли свое невезение, — на это вы не рассчитывали. Конечно, узнав о новых приключениях Фостины в Бреретоне, Алиса тут же смекнула, кто является на самом деле так называемым «двойником». Она не могла знать истинной причины ваших действий и, несомненно, опять заподозрила, что вы прибегаете к прежнему трюку, чтобы беспрепятственно наведываться к другой девушке. Вначале она вас все еще любила и старалась всячески защитить, не поощряя желания Гизелы сообщить мне о том, что происходит в школе. Но вы прекрасно отдавали себе отчет в том, что как только Алиса поймет, что ваша любовь к ней утрачена навсегда, она не станет оказывать вам поддержку и даже сумеет навредить. На школьном вечере она уже облюбовала другого, — Флойда Чейза. Тогда вам стало ясно, что вы ее непременно убьете.
— Алису? — Вайнинг вздрогнул всем телом, и, казалось, никак не мог поверить, что Базил мог произнести такие слова. — Вы считаете, что я мог убить Алису?
Базил, стараясь быть как можно более деловитым, ответил:
— Вы были вынуждены это сделать, так как это был единственный человек в мире, которому было известно ваше искусство имитации Фостины.
— Ну и что из этого следует?
— А то, что Алиса в результате становилась единственным человеком в мире, который мог бы догадаться, каким образом вы сумели убить Фостину, не находясь на месте преступления в момент ее смерти. Алисе предстояло умереть до Фостины, иначе вы не могли бы чувствовать себя в полной безопасности. Вы ушли с вечера пораньше, сказав Гизеле, что отправляетесь прогуляться к машине и глотнуть там виски из бутылки. На самом же деле вы вернулись в свой номер с сельской гостинице, чтобы захватить там голубое пальто и шляпку, копии одежды Фостины, до назначенной с Алисой встречи в летнем домике. Вы для этого выбрали именно это место, так как оно находится в двухстах метрах от здания школы. Любому, кто мог заметить вас из окна школы, могло показаться на таком расстоянии, что в данный момент он видит мисс Крайль.
Вы только что сказали, что оставили Алису одну возле летнего домика. Но Бет Чейз рассказывает совершенно другое. Вот что она показала: «Мисс Крайль протянула руку и сильно толкнула мисс Айтчисон, а та вскрикнула, упав спиной на ступеньки, и скатилась оттуда». Нанесли ли вы Алисе удар такой силы, от которого сместились шейные позвонки? Если это так, то это были хладнокровные, точно рассчитанные вами действия. Если бы вас в этот момент заметили, то лишь на большом расстоянии, и неизбежно отождествили бы с Фостиной. Если бы у Фостины не было алиби, то ее, вероятно, могли бы обвинить в убийстве Алисы. Если бы у Фостины было алиби, то вновь начали бы распространяться слухи о двойнике, вновь на поверхность всплыла бы вся эта долгая история, все время подпитывающая фантазию людей, начиная с Мейдстоуна, а также рассказы свидетелей, у которых нет никакой причины давать ложные показания. В таком случае полиция спишет все на «истерию», а смерть Алисы только усилит страхи окружающих, включая и саму Фостину.
Вайнинг выслушал обвинения без особого интереса, хотя они, конечно, могли повлиять на самообладание любого другого. Хотя внешне он выглядел вполне здоровым, уверенным в себе человеком, а щеки его раскраснелись от тепла каминного огня, в нем все же чувствовалось глубоко запрятанное недомогание, — род эмоциональной глухоты, словно естественные для человека ответы оказались атрофированными и подверглись какой-то намеренной анестезии.
Наконец, он без всякого видимого волнения заговорил:
— Теперь я начинаю понимать, почему, как утверждают, косвенные доказательства всегда уводят в сторону, — заметил он небрежно, словно они здесь обсуждали не его, а кого-то другого. — Вы выстроили замечательно последовательную версию, обвиняющую меня в убийстве. Просто изумительно, как каждая обследованная вами деталь попадает в точку, и как все достоверные факты создают абсолютно ложную теорию. Но нужно ответить еще на один вопрос, ключевой в этом случае. Каким же образом я убил Фостину? Вам ведь хорошо известно, что она умерла естественной смертью. Сердечный приступ. И в тот момент, когда она умерла, меня рядом не было. Клянусь вам.
— Само собой разумеется, вас здесь не было, — откликнулся на его фразу Базил. — В таком случае вы все бы испортили.
— Каким образом?
— Позвольте я приведу ее собственные слова: «Вы только представьте себе, как в один прекрасный день или ночью, когда я нахожусь в полном одиночестве в своем номере в отеле, погасив свет и заперев дверь на ключ, передо мной вдруг является чья-то фигура, приближает свое лицо к моему, и я вижу, что это же мое собственное лицо, его точные очертания, все отдельные детали, каждый дефект, как, скажем, вот этот прыщик на щеке… Тогда мне придется поверить в реальность происходящего и умереть…»
Вайнинг прикоснулся кончиками пальцев к своей гладкой щеке:
— Но у меня нет прыщей. И меня здесь не было.
— Приходилось ли вам входить в незнакомую комнату и вдруг увидеть, как какой-то незнакомец приближается к вам? И вдруг вы осознаете, нанося удар по собственной способности к узнаванию, что этот незнакомый вам человек всего лишь ваше собственное отражение в зеркале?
— Но эта комната была хорошо знакома Фостине, — возразил Вайнинг. — Единственное здесь зеркало расположено над плитой камина и оно висит слишком высоко, так что отражение в нем никак нельзя принять за что-то реальное.
— Вам тоже знакомы и этот дом, и обе гостиные; вы знали, что они абсолютно одинаковы, как по размерам, так и по расположению окон; мебель выдержана в тех же красках и тонах — почти одна и та же. И разделены они только двустворчатой стеклянной дверью. Скажите, вы просто прибили черную занавеску за стеклом? Или же вставили по квадрату черного картона в рамки, чтобы закрыть стекла, — так поступают маляры, если хотят выкрасить рамы и не запачкать при этом краской стекло. На рамке остались царапины, вероятно, потом вы спешно старались извлечь куски картона из рамок с помощью острой иглы… И уж, само собой разумеется, вы вкрутили в патроны люстры под потолком в этой передней гостиной перегоревшие лампочки.
Фостина вошла в темный пустой коттедж, оставив связку ключей в замочной скважине, и включила лампу в холле. Совершенно случайно в следующее мгновение она переступила через порог передней гостиной. Но все равно, рано или поздно, она должна была войти туда в этот вечер.
И когда она это сделала, могло произойти только одно. Она должна была нажать на выключатель, который находился внутри, на стене, сразу за арочным входом. Но свет не загорался, так как лампочки были выведены из строя. Чье-то движение приковало ее внимание к стеклянным дверям, которые теперь превратились в зеркало, так как у них появился непроницаемый задник. Кто же двигался? Ее собственное отражение в стекле. Но она не догадывалась, что это всего лишь отражение. Она была уверена, абсолютно убеждена, что в дверях вставлены обычные прозрачные стекла. Ведь ей ничего не было известно о черной изнанке. Ничто не подсказывало ей, что она смотрела на собственное отражение в импровизированном зеркале передней гостиной. Приглушенный свет, растекавшийся из-под абажура настольной лампы в холле, проникая в другую гостиную, становился обманчивым. Свет стелился низко и не мог осветить ту сторону второй комнаты, которая отличалась от первой только одной деталью, — там не было камина.
— Теперь вы понимаете, что произошло? Фостину убило ее собственное отражение, так как она увидала его там, где, как она считала, не могло быть никакого зеркала, — она знала, что в двустворчатых дверях были вставлены обычные стекла. В течение года мозг ее подвергся интенсивной обработке и заставил ее поверить в миф о двойнике. Тот, кто видит собственного двойника, должен умереть. У нее было слабое сердце… И вот она рухнула замертво на пол, напуганная до смерти простейшей иллюзией, — своим собственным отражением. Она лежала, скованная ужасом, хотя рядом не было никого, кто мог бы вселить в
