мне неясны до конца причины, из-за которых вы были намерены покончить с ней. Вы сделали это ради того, чтобы завладеть драгоценностями, которые ваш дед передал ее матери? Или же, подчиняясь романтическо-болезненному импульсу, хотели погубить дочь той женщины, которая ранила гордыню вашего отца и забрала те драгоценности, которые, как вы считали, по праву принадлежали вам?
— Доктор Уиллинг, могу дать вам честное слово, что я не убивал Фостину. Когда она умерла, меня здесь не было.
— Вы можете это доказать?
— Конечно, нет. Невинный человек, как это часто бывает, не может представить свое алиби. Я провел весь этот вечер дома, в полной тишине и одиночестве. Но я немного знаю законы — штудировал право целый год, — и, насколько мне известно, отсутствие алиби никогда никого не убеждало в виновности обвиняемого. Чтобы добиться моего осуждения, вам необходимо иметь свидетеля, который подтвердил бы мое присутствие на месте преступления или же мое появление здесь, в этом доме, приблизительно в то время, когда это убийство произошло. Можете ли вы это сделать? Вы, конечно, можете найти свидетеля, который либо видел, либо считает, что видел Фостину Крайль или какую-то похожую на нее женщину на дороге. Но это, согласитесь, далеко не опознание Раймонда Вайнинга. Не правда ли? Во всяком случае это не пройдет на суде, где слушается дело об убийстве, где веские доказательства должны устранить все обоснованные сомнения…
Но, кроме того, вам придется каким-то образом связать с моей личностью то средство, с помощью которого наступила смерть. Из того, что я слышал от полиции, это тоже невозможно сделать. На ее теле не обнаружено никаких ран. Она скончалась от сердечного приступа. И, хотя по вашим глазам я вижу, что вы мне не верите, — меня не было здесь, когда она умерла. Могу поклясться.
— Я верю вашим последним словам, — спокойно отвечал Базил. — Она была совершенно одна, когда наступила смерть, и все же ее… убили вы…
Вайнинг не скрывал своего удивления.
— Не хотите ли вы тем самым сказать, что знаете, каким именно образом она умерла?
— Я знаю то, что знаю. Как, впрочем, и вы.
— Доктор Уиллинг, прошу вас разговаривать со мной в ином тоне. Я понятия не имею, как она умерла. Если вы выслушаете меня и взглянете на все это дело с моей колокольни, то поймете, почему я настолько взволнован всем тем, что приключилось здесь. Может, мы с вами внимательно во всем разберемся и набросаем хотя бы слабые контуры того, что здесь на самом деле происходило? Молю Бога, чтобы нам удалось это сделать. В противном случае…
— Что же произойдет в противном случае?
— Тогда за всю оставшуюся жизнь мне так и не придется узнать, где кончается реальность и начинается иллюзия. Я все время буду похож на человека, идущего по топкому болоту, который не уверен, куда выведет его следующий шаг, — на твердую землю или зыбкий песок.
Вайнинг вышел из-под погруженной в тень арки на середину комнаты, и иллюзия тут же рассеялась. При свете огня в камине и одинокой настольной лампы он представлял собой вполне заштатную фигуру, — высокий худой, приятной внешности молодой человек в темно-коричневой шляпе и легком пальто из натуральной верблюжьей шерсти. Он, отбросив шляпу в сторону, снял пальто и придвинул стул ближе к камину.
Он протянул Базилу нераспечатанную пачку сигарет в целлофановой обертке.
— Я видел, как вы только что докурили последнюю. Пришлось немного постоять там, в двери, прежде чем вы заметили меня в зеркале.
— Почему вы это сделали?
— Я был ужасно удивлен вашим здесь присутствием. Очень хотелось выяснить, что же вы тут делаете. Заметив в окнах свет, я подумал, это полиция оставила здесь дежурного, своего человека. Подойдя к арке, я увидел в зеркале отражение вашего лица.
— Но я не слышал шум двигателя машины.
— С вокзала я шел сюда пешком. Нигде не мог отыскать такси, а свою машину пришлось продать несколько дней назад.
— Но я не слышал и ваших шагов.
Вайнинг выставил вперед ноги, на которых красовались роскошные туфли из телячьей кожи, червленной таким образом, что они выглядели, как поверхность изрядно потемневшего седла.
— Подошвы из натурального каучука!
— Вам не откажешь в изысканном вкусе. Почему же вы продали свой автомобиль?
— Видите ли, я несколько стеснен в средствах. Но кто из нас в эти дни не страдает от этого? Минимальный комфорт для себя я могу обеспечить в размере тысячи долларов в месяц, — в год получается двенадцать тысяч. Я зарабатываю триста пятьдесят долларов, занимаясь распространением ценных бумаг, кроме того, получаю шесть тысяч ежегодного дохода от недвижимости и тех ценных бумаг, которые мне оставил дед, но сегодня и то, и другое сильно обесценилось. Это, конечно, немного, но я не умираю с голоду.
— Но, может, те драгоценности, которые ваш дед передал Розе Дайамонд, напротив, сильно поднялись в цене? Как, кстати, вы узнали об их существовании?
— Очень просто. Роза посвятила в свои планы моего деда перед его смертью. Тот рассказал об этом моему отцу, а он в свою очередь мне. Я разговаривал с Уоткинсом в тот вечер, когда увидел в газетах сообщение о смерти Фостины. Вайнинг — это одна из шести названных в списке фамилий. Мне причитается получить пару рубиновых серег стоимостью около восьмидесяти тысяч долларов по текущим ценам, и вот этот коттедж. Но перед своей смертью Фостина составила свое собственное завещание, по которому этот дом по наследству передается Уоткинсу. Он, однако, настаивает на передаче его в мои руки в качестве собственности деда. Ведь дом находится слишком далеко, в пустынном месте, и многим людям это не нравится. Поэтому за него можно получить не более шести-семи тысяч. Таким образом, смерть Фостины принесла мне чистую прибыль в восемьдесят семь тысяч долларов. Даже если бы мне была заранее известна эта сумма, то неужели вы всерьез считаете, что я могу пойти ради этого на убийство?
Базил вздохнул:
— Убивают ведь и за гораздо меньшие суммы. Как мужчины, так и женщины…
— Да, вы правы, мне известно, что людей убивали ударом ножа за пятьдесят центов, а детишек травили ядом, чтобы заполучить их страховку в несколько тысяч долларов. Но ведь ни один человек в здравом уме с годовым доходом в девять тысяч пятьсот долларов, пользующийся хорошей репутацией, добившийся солидного положения в обществе, на такое «мокрое» дело не пойдет.
— Однако восемьдесят семь тысяч долларов сейчас для вас — весьма крупная сумма. К тому же вы, вероятно, питали ненависть к дочери Розы Дайамонд.
— Ничего подобного. Я не псих и не романтик. Мой дед сблизился с Розой Дайамонд только после развода с моей бабкой, и все это произошло задолго до моего появления на свет. Вряд ли я могу запросто повергнуть кого-то в состояние шока, и я не из тех, кто способен вести семейную вражду на протяжении трех поколений. Что вы скажете по этому поводу? Я всегда считал, что «дело Розы Дайамонд» внесло какой-то малоприятный душок порочности в нашу семью, которая до этого отличалась высочайшей строгостью нравов и респектабельностью, чем я по праву гордился.
— Зачем вы явились сюда сегодня вечером?
— Осмотреть коттедж, коли он теперь принадлежит мне. Я не могу покинуть контору днем, когда мне вздумается.
— Когда вы впервые увидели Фостину Крайль и обнаружили ее невероятное сходство с вами?
— Если бы я был хитрецом, то вряд ли ответил бы на этот вопрос. Но сейчас я рискну, тем более что вы способны помочь мне понять то, что до сих пор сбивает меня с толку. Никто не знал истины, но ведь теперь Фостина умерла…
Базил резко его прервал:
— Я давно понял, что Алиса и Фостина не были единственными связующими звеньями между двумя школами, — Мейдстоун и Бреретон. Вы были третьим звеном между ними, так как год назад состоялась ваша помолвка с Алисой, тогда, когда она там училась.
— Да, все это началось в школе, — Вайнинг наклонился вперед, уставившись в огонь, его лежавшие
