— Нет, войны не было.
— Так почему — бомба? Осталась от войны?
Джоан тряхнула короткими разлетающимися волосами, прищурилась:
— Я же толкую тебе — они негритянки. Дети негров. Понимаешь? У нас это случается. У нас случается такое с неграми.
Непонятно откуда взялся худой смуглый мальчишка.
— Осторожно, там за углом полиция, — сказал он. — Они ждут.
— И что же, они будут стрелять? — у меня похолодело под ложечкой. «Ни во что не вмешивайся, это не безопасно. Может, передумаешь?» — вспомнились очень чётко слова Сыроярова. — Они в самом деле будут стрелять?
— Нет, они будут раздавать воздушные шарики, — съязвила Джоан. Кивнув в мою сторону, пояснила мальчишке: — Лана прибыла к нам очень издалека, она изучает обычаи нашего города. Ей всё интересно.
Говоря по правде, мне было интересно, конечно, но совсем не хотелось, чтобы в меня стреляли. Но не могут же среди бела дня люди с оружием напасть на людей, у которых одни фотографии в руках! Это просто хулиганство какое-то! Или ещё похуже.
Такие соображения я высказала Джоан.
Смуглый насмешливо глянул на меня, даже не глянул, а так, скользнул мимоходом глазами, как если бы я была скамейка или осенний листок — летит себе и ладно. Я хотела было обидеться и что-нибудь такое ему ответить, чтоб не задавался, но тут за нашими спинами что-то произошло.
Первый ряд шествия был совсем близко от нас. Люди теперь прижимались плотнее друг к другу и почти остановились. Мне даже пришла в голову мысль, не хотят ли они получше рассмотреть нас — меня, Джоан и смуглого. Но взрослые смотрели поверх наших голов. Тогда я обернулась.
В глубине улицы, из-за угла выходили и выстраивались поперек мостовой люди в форме. Полицейские! Они выходили неспешно, становились прочно и неподвижно, будто прирастали к камням мостовой. «Мама!» — ахнула я тихонько, разглядывая полицейских. Они были похожи на пришельцев — белые каски с прозрачным щитком, закрывающим лицо, правая рука на ружье с кургузым дулом. Если взять, например, конфеты «Красная шапочка» и выложить рядом десять или двадцать штук, получится как бы одна, много раз отпечатанная фотография одной и той же девочки. Только весёлой. Полицейские были похожи друг на друга, как близнецы, сорок близнецов. А лица у них были никакими — ни добрыми, ни злыми, вообще их было почти не видно за щитками. От этого они казались ненастоящими, как роботы. И смотреть на них было жутковато.
Джоан шмыгнула в толпу идущих, смуглый махнул рукой: «Пошли, надо выйти на ту сторону!» Я кинулась было за ними, но меня остановил голос, громкий, на всю улицу:
— Расходитесь, мы будем стрелять.
Надо было бежать, убегать, но я не могла теперь сдвинуться с места. В просвет между людьми я видела, как полицейские выбросили вперед руки с кургузыми ружьями, и раздался свист, несколько свистов вместе. Неужели пули? Я читала где-то: когда пули летят, слышен свист. Потом я видела эти полицейские пули: длинный, толстый резиновый столбик. Но тогда я слышала только свист.
На дяденьке, стоявшем впереди меня, была маленькая кепочка. Она свалилась, серым колёсиком прокатилась по асфальту, ударилась о бровку тротуара и легла в блестящую на солнце лужицу. Наверно, лужица от дождя осталась. Или здесь проходила поливальная машина. Дяденька нагнулся, схватился за колено и что-то хрипло крикнул. Я не расслышала, потому что засмотрелась на кепку. Было странно, что никто не пошел её поднимать.
Тут полицейские расступились, и начался дождь. Начался сумасшедший ливень, только пошёл он не с неба, а сбоку, над мостовой, невозможный водяной ураган, схлёстывающий с ног. Я сразу забыла про кепку. Если бы я не стояла во втором или третьем ряду, меня могло бы убить твёрдыми, секущими струями воды — оказывается, воду пустили под страшным напором из шлангов прямо по людям.
Меня все равно сбило с ног, поволокло по мокрой мостовой в грязной, крутящейся воде, под руками скользили, как лягушки, округлые камни, не за что было зацепиться. Я ползла вместе со всеми назад, подальше от полицейских, от беспощадно бьющего смерча, вся мокрая, среди кричащих, ругающихся взрослых. Не знаю, что бы со мной и было, если б дяденька, потерявший кепку, не схватил меня прямо за шиворот. Он прихрамывал, но умудрялся держаться на ногах и ещё волочить меня. Невозможно было разобрать, о чём там он кричит, но по его гримасе я поняла, что ему больно и он хочет спасти меня от надвигающихся роботов.
Встать никак не удавалось, а дяденька никак не мог переменить руку, чтобы ухватить меня поудобнее, рубашка подъехала мне под самое горло, дышать нечем.
— Давай руку скорее! — Джоан как с неба свалилась, прямо чудо: отыскать меня в таком гаме. Оторвалась, наконец, верхняя пуговица, отпустила моё горло, я поднялась на четвереньки, потом встала на ноги, и всё-таки мы убежали. Мы бежали ужасно быстро, я никогда так не бегала, а сердце переместилось куда-то в живот. Крики и свирепый плеск воды ещё долго гудели у меня в голове.
По дороге мы прыгали на одной ноге, вытряхивая воду из ушей, и на ходу сохли. Сохли по частям: лицо, руки, потом волосы — немножко, а одежда медленно.
— Она высохнет, куда ей деваться, — успокаивала Джоан, — вот не простудиться бы от такой ванны. Надо домой забежать, чего-нибудь горячего выпить. Я тебя с мамой познакомлю, — Джоан потряхивала головой. Такая у неё привычка — головой потряхивать, а то волосы на глаза набегают. — Знаешь, мама у меня совсем молодая, мы с отцом её по имени зовём — Ева. Раньше все вообще думали, что она моя старшая сестра. А потом, когда такое с отцом случилось, Ева сразу постарела, изменилась, характер у неё испортился. Но ты не думай, она хорошая! Только уж не проговорись, что мы попали в такую переделку. После случая с папой Ева за меня очень боится.
Дома у Джоан
На улице, где живёт Джоан, много старых, давно не ремонтированных домов, облезлых, некрасивых. Окна немытые, без занавесок, пустые какие-то. Но квартира Джоан оказалась в подвале. Там окон и вовсе нет, свет попадает только через открытую дверь. С улицы сразу ничего не разглядишь, а потом я увидела у стенки большущую кровать. Никогда не видела такой огромной кровати. И вместо ножек — чурбачки деревянные.
— Зато зимой тепло, друг от дружки согреваемся, спим-то все вместе.
— А где же печка или батарея? — оглядываюсь я.
— Видишь, трубы поднимаются вверх, туда, в дом? По ним идёт горячая вода, оттого и тепло. Но только у нас очень сыро, поэтому по-настоящему тепло никогда не бывает. Зато на улице жара, а у нас прохладно, правда?
Я кивнула. Действительно, было прохладно.
Евы дома не оказалось. На кровати спит мужчина, вероятно, отец Джоан. Сон у него тяжелый, во сне вздрагивает, что-то бормочет.
— У него температура? — киваю в сторону спящего.
Джоан пожимает плечами:
— Ева говорит, что градусник — излишняя роскошь, ведь мы ничего не можем изменить, даже если температура очень высокая. Мы уже давно не покупаем отцу лекарств, ведь они безумно дорого стоят. Да и не помогут они.
