— Надо немедленно сообщить куда следует, — заволновалась я. — Они же могут взорваться!
— Успеется! — беспечно махнул рукой Антон. Он вытащил из портфеля зелёную веточку сосны и стал прикреплять её над фотографией. Скобочка из согнутого гвоздя без шляпки обхватила ветку, и Антон осторожно камнем вколачивал её в стенку. Наконец ему это удалось. Он сел на чурбачок и задумчиво смотрел на фотографию.
— Папа у меня замечательный, — произнёс он негромко. — Он пропал без вести. Но обязательно найдётся. Когда в дом входит почтальон, я не могу на маму смотреть. Она очень ждёт письмо от папы, но боится получить похоронку. Это так страшно: конверт подписан чужим почерком, а в письме слова: «погиб смертью храбрых». «Наш папа пропал без вести», — говорит мама. А я не понимаю — как это? Есть-есть человек и вдруг — пропал. Да ещё без вести? Куда же он мог деться?
— Мог в партизаны уйти, — предположила я.
— В партизаны — мог! — оживился Антон. — Он у нас отчаянный.
Потом Антон обернулся ко мне и сказал:
— Ты на меня напрасно обиделась, когда я хотел с тобой завтраком поделиться. И придумала такое — борщ со сметаной… Люди должны друг к другу хорошо относиться, бережно. Так меня папа учил. Иногда обидеть можно совсем нечаянно, когда об этом и не думаешь. Хочешь, я тебе один случай расскажу? Про сапоги.
— Расскажи, — согласилась я и уселась поудобнее на чурбачок.
Несколько дней назад возвращаюсь из школы домой. Стучу: раз, раз-два. Ключ в кармане, но не люблю я отпирать дверь. Как хорошо, когда дверь в дом тебе открывает мама!
Первое, что меня встречает, — тепло. Оно сразу прямо охватывает лицо, согревает руки, и словно сваливается с тебя сто пудов: не надо растапливать надоевшую «буржуйку»! Это до того хорошо, что я улыбаюсь во весь рот. Просто так. И вижу на столе большой ящик. С него свисают верёвочки с большими бордовыми пуговицами — сургучными печатями. Посылка! От бабушки! Забравшись с ногами на стул, посылку разглядывает блестящими от возбуждения глазами Валюша, сестрёнка моя. Кудряшки разметались, щёки раскраснелись — интересно ей!
Мама радостно произносит:
— Тебя, Антоша, дожидались, всё терпенье у нас кончилось! Ну, теперь посмотрим, что нам бабушка прислала.
Разворачиваем старые газеты. Сушёные грибы (пахнут, с ума можно сойти), тёплая вязаная шапочка для Валюши, широкое цветастое платье, наверно, бабушкино.
— Хорошее, — похвалила мама, — я его на себя перешью, а то совсем обносилась. Смотри, материал прочный, довоенный ещё.
И дала мне пощупать платье. Ничего, вроде не штопаное.
А в самом низу был подарок для меня. Я не сразу понял, что это для меня, но мама заглянула в бабушкино письмо и прочитала: «Посылаю Антону сапоги. Их сделал из седла один знакомый сапожник. А седло мы выменяли на картошку у Дениса Ивановича, а уж он взял его кто знает где. Носи, внучек, на счастье, чтобы ножки не болели!»
Сапоги! Кожаные, толстые, словно железные после разношенных стареньких ботинок, они упирались в ноги сразу, на сгибах, давили в пальцах. Только потом я сообразил, что они мне маловаты. Но сейчас мама и сестрёнка смотрели на меня с восторгом. Валюшка даже палец в рот засунула. И ни за что невозможно было признаться, что они жмут. Да и сапоги не сравнить со стоптанными ботинками!
Я представил себе, как приду завтра в школу в новых сапогах, как громко постучу у входа в класс, отряхивая снег, и скажу так небрежно, между прочим: «Вот что значит кожаные сапоги. Ничуть ноги не замёрзли!»
Я поставил их рядом с кроватью, чтобы утром можно было сразу дотянуться рукой. Какие они гладенькие, как от них приятно пахнет, как прекрасно, что у меня есть бабушка, а у неё знакомый сапожник! Мне даже приснился той ночью незнакомый Денис Иванович, который хотел отобрать сапоги и перешить их обратно в седло! Ужас, что за сон.
Хотя мама показала мне, как правильно накручивать портянки, на которые пошла бывшая Валькина фланелевая пелёнка, они очень быстро слезли со своего места и вовсю давили. Вообще ноги у меня оказались больше, чем представляла себе бабушка. Но все соседи, все прохожие, весь мир смотрел, как я иду в новых сапогах. И снег под сапогами поскрипывал совсем не так, как под сношенными подошвами ботинок.
До звонка было ещё минут пять, хотя обычно я прихожу в последнюю минуту. Постукиваю сапогом об сапог и громко, чтобы всем было слышно, но небрежно, вроде бы просто так, произношу слова, сто раз повторенные про себя:
— Что значит — сапоги! Нисколечко ноги не замёрзли!
Весь класс уставился на мои сапоги из толстого кожаного седла. Дружно шаркнули по полу и задвинулись под парты ноги, пряча дырявые ботинки, бурки, ветхую обувку, кое-где перевязанную для прочности верёвками.
— Хорошие сапоги, — пискнул кто-то и замолчал. И я внезапно почувствовал, до чего же портянки натёрли мне ноги. Глупо было натягивать сапоги, если они малы.
Я подошёл к Серёге (товарищ мой, он сейчас болеет) и сказал:
— Бабушка прислала. У них там нашли целый склад сёдел, вот они и нашили кучу сапог. И мне пару прислали. Только размер не подходит.
— Да чего ты, — откликнулся Серёга, глядя в окно. — Хорошие сапоги. Целые.
Я стоял, как к полу прирос. Никогда не подумал, что может быть стыдно только потому, что у тебя одного на весь класс новые, целые сапоги…
Мы помолчали.
— Антон, может быть, я могу что-нибудь сделать для тебя, — сказала я, и голос у меня дрогнул. Наверно, нельзя было открывать тайну никому, но Антон был настоящим человеком. — Я пришла к вам из другого времени. Не знаю, можно ли, но мы попробуем попасть туда оба. Там ты будешь счастлив, там много лет мир, все носят красивую одежду и обувь, каждый день едят досыта, там светлые большие школы, высокие дома, в каждом доме — кино, нет никаких «буржуек», а в квартирах тепло. И печки газовые: повернул рычажок — огонь горит…
Антон усмехнулся совсем как взрослый.
— Я догадался, что ты откуда-то издалека, но, конечно, не знал, что из такого далека. Спасибо, Лана, но я никуда отсюда не уйду. Это моё время. Здесь у меня мама, пропавший без вести папа, этот дот.
Он вздохнул и добавил:
— Но если ты встретишь где-нибудь моего отца, передай ему, что я постараюсь во всём быть на него похожим — таким же честным и справедливым.
Он поднялся. Мы вышли из дота и крепко пожали друг другу руки.
— Прощай, Лана.
— Может, ещё свидимся, — сказала я, и в горле у меня защипало.
— Может быть, — ответил Антон и широко зашагал в сторону военного городка. Там они жили с мамой и ждали отца.
Я раскрыла ладошку с красной звёздочкой. «Хочу найти отца Антона Богданова», — произнесла я мысленно. В квадрате появилось светлое здание с надписью крупными буквами: «Городской театр…», а от руки на простой доске было написано: «Госпиталь».
В госпитале
Я оказалась возле автобуса среди ребят, торопливо взбиравшихся на ступеньки и усаживавшихся на твёрдые сиденья.
