– Такова любая работа, – откликнулась Грейс. – Я мою и чищу, но все снова пачкается. Вы публикуете пачку статей, а почта приносит следующую. Даже и королеве не легче. Она торжественно открывает мост, а они тут же строят новый. Она подписывает закон, а у них уже разработан еще один. – Грейс тяжело вздохнула, словно почувствовав тягость монаршего положения.
– Труд – наш удел, – подвела черту Изабелла. Грейс, подбирая упавший на пол листок бумаги, кивнув, добавила:
– Да, но в Библии сказано: Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся…
– …Ни прядут, – продолжила Изабелла.
– Верно, – заметила Грейс и завершила цитату: – Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них.
– Соломон, – задумчиво повторила Изабелла. – Как, по-вашему, был он одет во всей славе? Шитые золотом одежды и все такое прочее?
Грейс посмотрела на листок бумаги, поднятый ею с пола. Это была страница, выпавшая из рукописи, – что-то про грусть и потери. Ей уже не попасть на свое место, подумала Грейс, и положила исписанный лист на стол.
– Думаю, так, – рассудила она. – Тяжелые одежды, обильно вышитые золотом. Чересчур теплые и тяжелые для тех краев. Ужасно неудобные. А посмотрите на портреты Марии Стюарт! Наверняка ей было тяжело и жарко в таких платьях. И ведь даже дезодорантов еще не существовало.
– Другого тогда не знали, так что, наверное, не замечали неудобств. – Изабелла замолчала, припоминая поездку в Россию на закате коммунистической эры, когда в тамошних магазинах не было ничего, кроме гулкого эха пустоты. В час пик ей довелось ехать в московском метро, и нехватка мыла, а также отсутствие дезодорантов били в нос основательно. Но замечали ли это русские?
– В Келсо около дома моего дяди жил очень старый старик, – проговорила Грейс. – Я видела его еще девочкой, когда приезжала гостить к дяде с тетей. Вечно сидел на пороге и смотрел в поля. Говорили, что ему стукнуло девяносто восемь и он не мылся уже двадцать лет – с тех пор, как у него лопнули трубы для горячей воды. Он говорил, что именно потому так долго и живет.
– Глупости, – парировала Изабелла, но тут же подумала: а почему, собственно, глупости? Все знают о существовании полезных бактерий. Колонии мельчайших организмов живут у нас на коже в полной гармонии с хозяйским организмом и вечной готовности отразить натиск истинных врагов – вредных бактерий. Принимая душ или ванну, мы наносим урон их рядам, смываем их города, уничтожаем целые династии, разрушаем культуру. Представив себе все это, она сказала: – А может быть, и не глупости.
Но Грейс уже вышла из комнаты. Когда Томазо наконец дозвонился, выяснилось, что он хочет пригласить Изабеллу поужинать. Просит прощения, что говорит об этом так поздно – не удалось связаться с ней пораньше, – но, может быть, она свободна сегодня вечером? У одной из подруг Изабеллы было железное правило: не принимать никаких приглашений на сегодня, чтобы не вызвать подозрения, будто ее ежедневник пуст. Глупая гордость, лишавшая ее удовольствий. Изабелла не страдала подобными предрассудками и согласилась без всяких уверток.
Место выбрал Томазо. Это был рыбный ресторанчик в районе Лита, городского порта, и помещался он в доме из дикого камня, служившем в былые, патриархальные дни жилищем рыбака и выходившем окнами на мощенную булыжником улочку и гавань, куда причаливали суда. Дощатый пол, клетчатые хлопчатобумажные скатерти и черная грифельная доска, на которой цветными мелками писали название подающегося сегодня фирменного блюда, придавали этому ресторану сходство с французским бистро. Оглядев помещение, Томазо сконфуженно взглянул на Изабеллу.
– Это была рекомендация отеля, – сказал он, понизив голос. – Надеюсь, кормят здесь неплохо. – Говоря это, он наклонился к Изабелле, и она уловила аромат одеколона – аромат сочной дорогой парфюмерии, ассоциирующийся у нее с гладкими сладко-пахучими страницами глянцевого журнала.
Судя по всему, он привык к более шикарным ресторанам, лучше гармонирующим с его элегантностью, сшитым на заказ костюмом, дорогими туфлями с изящными пряжками.
– Еда будет отличной. Ресторан пользуется известностью, – успокоила она.
Ее слова убедили Томазо, и он почувствовал себя непринужденнее. Оглядевшись еще раз, заметил:
– В чужих местах трудно ориентироваться. Будь мы в Болонье или даже в Милане, я знал бы, куда повести вас. Но за границей так легко попасть впросак.
– По-моему, вы не из тех, кто может попасть впросак, – произнесла Изабелла и тут же пожалела о своих словах. Томазо посмотрел на нее удивленно:
– Почему вам так кажется? Вы ведь меня совсем не знаете.
Взглянув на него, Изабелла разглядела то, чего не заметила раньше. Шелковый галстук, сияющий белизной жесткий (по-видимому, накрахмаленный) воротничок рубашки, идеально ухоженная шевелюра (каштановые с красноватым блеском волосы зачесаны назад тщательно, волосок к волоску). Весь его облик соответствовал тому, что Изабелла называла классический учитель танцев и обычно не одобряла или определяла как внешнее проявление тайного тщеславия, но теперь, непонятно почему, восприняла с удовольствием. Входя в ресторан, она испытала – и призналась себе в этом – трепет гордости, оттого что ее увидят с таким спутником. Приятно было сознавать, что на них смотрят. Именно это чувствуют мужчины в компании красавиц, думалось ей, поэтому так и стремятся быть рядом с прекрасными. Красота, элегантность, сексуальная притягательность бросают отблеск и на тех, кто оказался рядом с завораживающей фигурой.
Их проводили к столику у окна. Изабелла села, и только теперь оглядела публику в зале. Какая-то женщина за два стола от них украдкой поглядела на нее и Томазо, отвернулась, чтобы не быть пойманной на этом, снова взглянула. Лицо показалось знакомым, но вот кто она, Изабелле было не вспомнить. Встретившись взглядами, они улыбнулись друг другу.
– Ваши друзья? – поинтересовался Томазо.
– Друзья. Хотя как их зовут, не помню. В нашем городе это обычное дело. Он невелик.
– Но он очень приятный, – сказал Томазо. – Такое чувство, словно я в Сиене или каком-то похожем на нее месте. Только все удивительнее – во всяком случае, для меня. Шотландия – удивительная страна.
– Да, кое-что в ней есть, – кивнула Изабелла. Подошедший официант протянул ей меню. Это был молодой человек, возможно студент, с правильными чертами веселого лица. Улыбнулся сначала ей, потом Томазо. Тот взглянул на него, и на секунду Изабелле показалось, будто она разглядела что-то промелькнувшее между ними. Встреча глаз, мгновенный контакт. Или все это ей померещилось? Она внимательно смотрела на Томазо. Пробежав поданное ему меню, он снова поднял взгляд на официанта. Потом спросил у Изабеллы, что бы она предложила взять. Но Изабелла не расслышала. Глядя в меню, она упорно размышляла над тем, что все-таки увидела, да и увидела ли вообще хоть что-то. Томазо снова обратился к ней:
– Что вы порекомендуете? Я недостаточно хорошо разбираюсь в шотландской кухне…
– Рекомендую честность. – Изабелла подняла глаза от меню. – И доброту. Да, доброту и честность.
Услышав это, официант замер. Судорожно прижал к груди свой блокнот. Томазо вздрогнул, словно кто- то дернул его за ниточку.
Официант рассмеялся и тут же прикрыл рот ладонью:
– Простите, сегодня этого в меню не значится. К сожалению… – Он замолчал.
– Нет, это вы простите. – Изабелла улыбнулась. – Не понимаю, что на меня нашло. Какое-то легкомыслие.
Томазо явно чувствовал себя неловко. Повернувшись к официанту, он принялся советоваться по поводу блюд. Изабелла изучала свое меню. Она сама не понимала, что вызвало эту дикую реплику. Может быть, некая фальшь положения. Ведь она ужинает с человеком, который, хоть и ее ровесник, ухаживал за молоденькой девушкой, ее племянницей, с выхоленным и элегантным господином, бросившим, как ей показалось, оценивающий взгляд на юного официанта. Но как бы там ни было, все это не основание ни для грубости, ни для шуток дурного тона.
Подняв глаза от меню, она перечислила, что стоило бы взять. Официант, все еще с трудом сдерживающий веселье, одобрил выбор, и Томазо кивнул, подтверждая заказ. Принесли охлажденное белое вино, наполнили бокалы.
