стене.
— Отстань от меня!
Унтер-офицер не сопротивлялся, изображая спокойствие. Он нашел слабое место противника, и это доставляло ему удовольствие. Он решил продолжить свою игру:
— Осветляя, ты силой высвобождаешь вино, ты обкрадываешь его. Пришло время прояснить тайну, Андре. Признавайся, это ты посеял смуту в городе, а?
— Ты что себе вообразил, мерзавец!
— Осторожней, никакого насилия, а не то я могу преспокойно превратить твое марочное мерло в обычное столовое вино. Ты ведь знаешь, что профсоюз прислушивается к моему мнению…
— Не угрожай мне, иначе кончишь свои дни, утонув в бочке с вином.
Андре отпустил отставного жандарма. Марьетт направился к выходу. Оказавшись рядом со студентами, он воскликнул:
— Даю тебе время до завтра, ясно? Я требую объяснений! — Затем Марьетт повернулся к Бенедикте: — Вы же не станете выбрасывать все эти желтки? Вы знаете рецепт канеле?
— Ну… Да.
— Отлично! Завтра я приду забрать пробы, а заодно и канеле.
— Она не слишком обрадовалась нам.
— Это последняя из моих забот, на меня давит Журдан, и мы должны продвигаться в расследовании.
— Я взяла компас и еще два электрических фонаря.
— Мартен дал мне рацию. Если повезет, мы сможем переговариваться с теми, кто наверху. Он вместе с Нгуеном будет ждать, пока мы не выйдем обратно.
Галерея погружена в полную тьму. Она, должно быть, два метра в ширину и два метра в высоту. Луч одного из фонарей высветил стайки испуганных летучих мышей. Чуть дальше свисают мини-сталактиты от одного до двух сантиметров. Полицейские осторожно продвигались вперед. Несмотря на время года, земля местами была немного липкой. Издалека смутно доносился шум подземного источника, которому удавалось пробить себе путь сквозь известково-глинистые слои. На влажном песке были отчетливо видны отпечатки рифленых подошв.
— Какие здоровенные башмаки, босс!
— Да, походные. Они слишком изношены, а то можно было бы установить марку и выйти на след.
Полицейские оказались на перепутье, напротив четырех других галерей. Две из них — очень широкие, почти в четыре метра. Земля здесь была сухая, и следы стали неясными.
— Знаешь, галереи протянулись более чем на сотню километров.
— Настоящий лабиринт… Я страдаю клаустрофобией… А мы не позаботились о нити Ариадны.
— Теперь уже не видно никаких следов, остается положиться на чутье. Давай направо.
— После тебя.
Проход стал гораздо шире. Эхо подхватывало голоса полицейских. Надя трижды чихнула:
— Черт, здесь холодно…
— А главное, очень сыро.
— Как ты думаешь, где мы сейчас?
— Улица Гюаде. Посмотри, здесь написано. Наверху, на стене, почти у самого потолка, кто-то вывел имя жирондиста.[24]
Послышались позывные радиопередатчика Нади.
— Первое подразделение крысам…
— Это Мартен, скажи ему, что все идет хорошо.
Кюш протянул радиопередатчик своей коллеге и продолжил разведку.
— Крысы первому подразделению, сообщение принято, все хорошо, мы выходим, следы кончаются.
Треск радиопередатчика отозвался эхом во всех галереях. Лежавший в темноте в нескольких шагах мужчина, несмотря на кляп, пытался позвать на помощь. Вскоре полицейские удалились, предоставив несчастного его безысходному отчаянию.
В «Дубовую бочку» Тьерри Кюш попал уже после двадцати двух часов. В баре собрались несколько постоянных посетителей, в их числе Анж Дютур, унтер-офицер Марьетт и Эрве Монлор. За стойкой стоял Кристоф Блашар, ему помогала дочь Памела. Проголодавшийся капитан приветствовал завсегдатаев и подозвал хозяина:
— Патрон, есть еще возможность получить бутерброд?
— Разумеется, с чем желаете?
— С ветчиной, маслом, корнишонами. А не могли бы вы добавить еще и кока-колу?
— Заметано! Сюда или в номер?
— В номер, спасибо.
Полицейский направился к лестнице, собираясь подняться в комнату номер семь.
— Анж стал теперь у нас звездой, занимает первую полосу газет.
— Да ладно, Марьетт, я всего лишь выразил то, что у меня на сердце.
— Могу тебе сказать, сенатору это не понравится. Он не любит, когда к нему придираются.
— Пусть только явится, и уж точно получит по заслугам.
Дютур сделал вид, будто ударяет недруга ножом. Марьетт решил подлить масла в огонь:
— Хочешь проткнуть его, как пастыря?
— Что ты болтаешь? Я ничего не сделал священнику.
Резко остановившись, полицейский вернулся в бар:
— У вас есть эта газета?
— Разумеется, коллега, вот она.
Кюш развернул «Сюд-Уэст» и просмотрел первые строчки. В самом низу, справа, под новой статьей стояли инициалы
— Могу я взять ее у вас… коллега?
— Газета ваша, но перед отъездом оставьте автограф.
— Постараюсь не забыть, всем доброго вечера.
И снова разговор в баре оживился.
— Патрон, повторить заказ!
Кюш лег на кровать, оставив окно открытым. Даже вечером стояла удушающая жара, и только к ночи она начинала спадать. Эта новая статья опять разозлит его начальство. Рано или поздно придется объясниться с этим бумагомарателем Дюкасом. Два коротких, но решительных удара в дверь вывели полицейского из задумчивости. Встав с кровати, он открыл дверь. Памела в рекламной тенниске кока-колы принесла напиток той же марки и бутерброд:
— Вот ваша ветчина, масло и прохладительный напиток.
Свою фразу молодая женщина подкрепила жестами, одной рукой оттягивая тенниску, другой удерживая в равновесии поднос.
— Обслуживающий персонал этого заведения поистине безупречен.
— Вы позволите мне войти?
Взяв поднос, Кюш поставил его на стол. Памела, закрыв дверь, прислонилась к ней:
— Вас не соблазняет оказаться под арестом?
— Признаюсь, виноват, наденьте мне наручники…
Она подошла к полицейскому:
— Я чувствую, как вы напряжены.
— Вы очаровательны, Памела, но я полностью поглощен расследованием. У меня голова не тем занята.
— Понимаю и покидаю вас.
