сносить тяжесть такого бремени, ведь Анисе никому ничего не мог рассказать.
— Но я же был здесь! — возмутился монсеньор Леру, сидевший в исповедальне.
— Он пытался поговорить с вами. Вам не в чем себя упрекнуть. В тот момент вы находились в Онтарио. Вам пришло письмо от отца Анисе, в котором вкратце говорилось следующее: «Мой старый друг, я обращаюсь к Вам, ибо исповедь, которую мне довелось услышать, очень тяжела. Мне необходимо поговорить с архиепископом, а главное, с другом. Да хранит Вас Господь, Ваш преданный и верный Анисе».
Леру обхватил голову руками:
— О, друг мой, вы нуждались во мне, а меня не оказалось на месте!
— Он был в таком смятении, что я позвонил ему и предложил приехать в епископство.
— Спасибо, Клеман. И тогда…
— И тогда… Он приехал и в весьма туманных выражениях рассказал мне об исповеди Барбозы, не назвав его имени, дабы сохранить тайну. Ему вроде бы стало легче. Я сам был ошеломлен тем, что услышал. И сказал ему, что мы не вправе судить, один Господь может это делать. Он поблагодарил меня за то, что я его выслушал. Бремя стало не таким тяжелым, и он почувствовал себя лучше. Перед уходом я обещал ему рассказать об этом вам.
— Но почему же вы не рассказали?
— Из опасения нарушить тайну исповеди — Анисе грозило отстранение от должности.
На лице майора Перраша сияла довольная улыбка человека, разрешившего чрезвычайно трудную задачу. Пуаре тоже был рад:
— Дорогой мой, мне непременно хотелось поздравить вас лично. Вы все прояснили быстро и эффективно. Вам пришлось взять в свои руки разваленное дело, и вы сумели добиться полного успеха. Полиция должна радоваться тому, что в ее рядах есть такие люди, как вы.
Пуаре торжественно пожал руку Перрашу. Майор с притворной скромностью поднял свой бокал:
— Благодарю вас, месье прокурор, но тут нет моей заслуги, все находилось в документах, достаточно было проявить минимум логики и чутья. Но мне, однако, хотелось бы разделить свой успех с человеком, без помощи которого я никогда бы не смог распутать этого дела…
Надя с трепетом ждала хоть капельку признательности в отношении проделанной Кюшем работы. Она улыбалась в ожидании таких слов. Как только Тьерри вернется из отпуска, она подробно ему обо всем доложит.
— …С окружным комиссаром Журданом.
Маджер с отвращением поставила свой бокал и вышла из комнаты. Пуаре тоже поздравил новоиспеченного героя:
— От всей души поздравляю, дорогой Журдан.
— Отец Анисе ни в чем не был виноват. Но случаю было угодно, чтобы он рассказал об этом сыну Кадоре, который до тех пор не знал правды.
На лице Леру отразилось явное недоумение.
— Но, боже мой, как же это возможно, если он говорил только с вами?
— Вот именно, монсеньор. Моя настоящая фамилия КАДОРЕ… Согласно акту гражданского состояния я зовусь Клеман Ален, так как мать не признала меня… И даже должен был бы зваться Клеман ФАБР.
Кардинала Леру охватил ужас.
— Что вы хотите сказать?.. Это невозможно! Вы служитель Господа.
Клеман не ответил. Несколько минут монсеньор Леру хранил молчание. Он плакал.
— Мне жаль вас, Клеман Кадоре.
— Вы первый за двадцать восемь лет, кто называет меня так.
— Но как вы могли?
— Я ни о чем не жалею, я совершил человеческое правосудие. А Бог в свое время рассудит меня.
— Вы порождение дьявола!
— Я просто человек. У меня украли жизнь, убили мою мать, ее похоронили в общей могиле. Моя жизнь резко перевернулась дважды. Это Провидение… или, быть может, рука Господа, которая вела меня.
— Молчите! Вы богохульствуете!
— Я исповедаюсь, и вы здесь для того, чтобы выслушать меня.
— Я… Я слушаю вас.
— Нет, Господь меня слушает.
— Да.
— Если я о чем-то и сожалею, то лишь о том, что убил, возможно, единственного друга, который когда-либо у меня был. С самого начала нас объединяла огромная симпатия. Мне нравились его юмор и непохожесть на других, но пришлось убить его, потому что он обо всем догадался.
— О ком вы говорите? О какой новой подлости собираетесь рассказать?
