Все дружно отскочили от мешка — вовсе не секрет, что около фермы Клода полно гремучих змей.
Зрители отступили еще на несколько шагов.
— Там черт знает что, — закричал Клод. — Что ты возишься с этим мешком, Боб! Раскрой пошире, чтобы доку не пришлось наклоняться.
Бобу никак не удавалось развязать затянувшиеся узлы, в конце концов он вышел из терпения и просто разорвал тесемки.
Я подошел к мешку, отогнул край и осторожно заглянул внутрь. Клод не ошибся — там действительно было «черт знает что». На грязной мокрой рубахе лежал несчастный поросенок облепленный собственными внутренностями, к которым пристали солома, листья и грязь.
— Ничего себе! — я даже присвистнул от удивления. — В жизни не видел ничего подобного!
Я заметил, как находившийся рядом со мной Боб схватился за край кузова. Это было серьезным достижением. До сих пор перед тем как упасть, он издавал придушенный вскрик и обрушивался, как подрубленное дерево, не делая попыток удержаться. Хотя большинство других любителей падать в обморок все-таки пытаются за что-нибудь ухватиться.
— Боб, ради Бога, не заглядывай в мешок, смотри вон туда, — скомандовал Клод, указывая на установленный перед судом памятник солдату Конфедерации. — Помнишь, что сказал тебе тот врач?
Боб утвердительно кивнул, отвернулся от мешка и напряженно уставился на памятник.
Трудно поверить, что кто-нибудь из жителей Чоктау способен обратиться к психиатру, и уж тем более заподозрить в этом Боба Дженкинса. Ведь для этого ему пришлось бы отправиться аж в Меридиан, Джексон или даже Мобил. Возможно, проблема зашла гораздо дальше, чем мне казалось, и Дженкинс-таки посетил врача, а теперь старался выполнить его рекомендации. Честно скажу, огромные усилия, которые он для этого прилагал, произвели на меня впечатление.
И не на меня одного: толпа в едином порыве ахнула и еще на шаг отступила, женщины в испуге прижали к губам пальцы, унизанные кольцами, дети укрылись за спинами родителей.
Только двое смельчаков отважились заглянуть в приоткрытый мешок. Приблизившись к нему мелкими шажками, они осторожно вытянули шеи. Увидев их, поросенок подскочил на месте и громко хрюкнул — свиньи так поступают, если они испуганы или хотят отогнать незваного гостя.
Оба смельчака отскочили от мешка, словно у них под носом разорвалась бомба, и бросились назад, безбожно наступая на ноги и расталкивая оказавшихся у них на пути людей — сумочки валились из рук, банки с колой катились по мостовой, расплескивая вспенивающуюся жидкость, слышались то ругань, то визг. А к грузовику со всех сторон стремились новые бесстрашные любители острых ощущений. Толпа разрасталась как на дрожжах. Этот случай стал вторым из самых волнующих событий в округе, уступив первенство вооруженному налету на государственный банк.
— Вы сумеете вернуть обратно все эти кишки, док, или, по-вашему, лучше избавить бедолагу от мучений? — спросил Клод.
Я замялся, у меня не было уверенности, что можно затолкать такое количество перепачканных внутренностей в это маленькое, теплое и все еще дышащее тельце. И уж точно я не собирался заниматься этим на площади. Толпа, однако, не пожелала принять во внимание мое замешательство, у нее было свое мнение на происходящее…
— Не волнуйтесь, сэр, этот доктор вправит что угодно, уж он-то поставит на ноги вашего пса! — воскликнул суровый на вид мужчина с обветренным лицом.
— Это хряк, Ас, — сказал мужчина, стоящий ближе к грузовику.
Видимо, не все смогли услышать похрюкивание и разглядеть пятачок в тот исторический момент, когда поросенок до полусмерти напугал двух отважных зевак.
— Да какая разница! Говорю вам, он сможет вправить все, что хочешь! Посмотрите только, как он подлатал мою собаку. Пес выскочил мне навстречу, когда я возвращался из полета. Я уже подруливал к ангару, тут вдруг пропеллер зацепил беднягу как раз посередине между глазами и пастью, чуть нос ему не отхватил. Этот самый ветеринар вправил псу каждую ноздрю и пришил нос обратно на свое место так, что будьте любезны. Да что там, в тот же день собака была здоровее нас с вами.
Я вспомнил и собаку, и самого Аса. Ходили слухи, что в годы Второй мировой войны он был самым знаменитым пилотом Тихоокеанского флота. Меня восхищало его мастерство, с которым он опрыскивал посевы и совершал маневры над изгородями, фонарными столбами и деревьями. Частенько я останавливался на пыльном шоссе и наблюдал, как он выделывает свои трюки в каких-нибудь трех метрах от верхушек соевых побегов, направляя свою машину прямо на мой грузовик. Он подлетал так близко, что можно было разглядеть его лицо, склоненное над штурвалом, широкую улыбку и дьявольский блеск глаз. Он заставлял-таки меня в самый последний момент отскакивать в сторону, тут же практически вертикально взмывал вверх и хохотал, как мальчишка.
— Ну, здесь совсем другое дело, — важно сказал я, польщенный столь явным признанием моего искусства. — Но сначала давайте отвезем пациента в клинику.
Часть зрителей тут же бросилась к машинам, чтобы поскорее добраться до клиники и занять самые удобные для наблюдения места.
Я давно замечал, что многих людей буквально завораживает хирургия. Вероятно, это объясняется тем, что операции окружены некоторой таинственностью, проходят за закрытыми дверями, их выполняют люди в масках и специальной одежде. Миг, когда скальпель проникает в плоть, вызывает у каждого вполне понятное волнение. Поскольку на стерильную «сцену» хирургического «театра» обычно допускаются лишь избранные, немногие, за исключением пациентов, имеют возможность удовлетворить свое любопытство.
Подъехав к клинике, я прямо в грузовике связал поросенка и ввел ему успокоительное, а когда он погрузился в неглубокий сон, перенес его в помещение, снял листья и мусор с поверхности кишок, осторожно обмыл выпавшие внутренности теплой водой, потом физраствором и убедился, что повреждения незначительны. Затем приступил к выполнению основной задачи — попытался вправить внутренности через грыжевое кольцо, откуда они выпали. Однако петли кишечника отекли, и всякая попытка вернуть их в первоначальное положение оканчивалась неудачей. Несмотря на то, что изначально кишки находились внутри несчастного поросенка, его организм противился моим усилиям вернуть их обратно.
Мне пришлось попотеть, я корчил гримасы и вел непрерывные переговоры с наблюдателями, обсуждая с ними суть своих затруднений. В конце концов, мои старания были вознаграждены. Разумеется, больше всего помогли гримасы. Я наложил несколько швов на расширенное паховое кольцо и стянул его, затем, убедившись, что края сошлись как следует, надежно закрепил швы. Несколько швов пришлось наложить и на кожу. Теперь осталось только ввести антибиотик и операция будет закончена.
— Поросенок проспит несколько часов, а вам, Клод, — обратился я к владельцу животного, — придется устроить его где-нибудь в прохладном укромном местечке. Только не подпускайте к нему других поросят.
— Думаете, малыш выкарабкается?
— Не сомневайтесь! — отозвался Ас, прежде чем я успел открыть рот. — Сам док вам это гарантирует. Правда, док?
— Нет, сэр, — возразил я. — Это живая свинья, а не чугунная вафельница.
— А в чем разница? — спросил один из зрителей, которые к этому моменту чувствовали себя настоящими экспертами в свиной хирургии.
— Вы сходите-ка в человеческую больницу и попросите, чтобы доктор Пол или какой-нибудь другой врач прооперировал вас по поводу грыжи. Если он гарантирует, что вы выживете,
