– Хватит, – сказала она. – Довольно. И больше никогда об этом не заговаривай.
Он так долго молчал, что она испугалась, не обидела ли его.
– Роуленд, – сказала она, ласково прижавшись к нему. – Я тебя действительно люблю. А все остальное неважно, – и взяла его за руку.
Свет был такой тусклый, что она почти не видела его лица. Он поднес ее руку к губам.
– Я тебя тоже люблю, Рейчел, – сказал он. – Надеюсь только, что ты поступаешь правильно.
У них родился ребенок, и его назвали Томасом. Они любили его и везде брали с собой.
Однажды субботним июньским утром – ребенку тогда было три месяца – они шли за покупками на рынок. Он держал Томаса на руках, она несла сумку. Вдруг они увидели на углу скопление людей и услышали громкий голос. Остановились посмотреть, что происходит.
На возвышении солдат с худым лицом кричал в рупор. На его коричневом рукаве были сержантские нашивки. Рейчел подумала, что человек этот выглядит довольно суровым. Позади него висел большой плакат, на котором еще более жестокий усатый солдат тыкал в зрителя указательным пальцем, будто штыком. Надпись на плакате гласила: «ТЫ НУЖЕН СВОЕЙ СТРАНЕ».
Пока Рейчел смотрела, сержант подозвал из толпы солдата в коричневой форме.
– Поднимитесь сюда, рядовой, бегом, – сказал он. Солдат неловко забрался по ступенькам на постамент.
Он был очень молод и, когда снял свою фуражку, стал похож на школьника с прилизанными волосами.
– А теперь, дамы и господа, – сказал сержант, – смотрите внимательно на этого парня, если хотите увидеть пример истинного патриотизма и мужества. – Рядовому, который, казалось, смутился, он приказал: – Раздевайтесь!
Молодой солдат расстегнул мундир и передал его сержанту. Потом распахнул рубаху.
От зрелища у Рейчел перехватило дыхание.
Худощавое тело солдата оказалось сплошь покрыто багровыми шрамами и темными, едва зажившими порезами.
– Этот юноша, – объявил сержант, – попал под шрапнель всего полгода назад на Западном фронте. Несмотря на это, ему не терпится вернуться на войну. Не так ли, рядовой?
– Так точно, сержант, – ответил солдат.
– А теперь – кое-что интересное, – сказал сержант.
Из кармана он вынул несколько блестящих маленьких подков и показал их толпе.
– Это магниты, – сказал он. – Смотрите.
Он протянул один из магнитов к телу молодого солдата. Щелк! Он убрал руку, и все увидели, что магнит пристал к плоти солдата. Он проделал то же самое с остальными магнитами – а их было с полдюжины. Молодой солдат вздрагивал от каждого такого прикосновения.
Рейчел Вандерлинден, наблюдая все это, вздрагивала вместе с ним. Металл на коже напомнил ей старинную картину с изображением какого-то мученика.
– Видите? – кричал сержант в мегафон. – Внутри этого отважного юноши – шрапнель. Доктора ее вынули много, но осколки, как яичная скорлупа, все еще остаются в его теле.
Потом он стал резко срывать магниты, не обращая внимания на боль молодого солдата. Потом отдал мундир и сказал:
– Вы свободны.
Рядовой застегнулся и поковылял назад вниз по лестнице. А сержант напористо призывал в мегафон:
– Ну а теперь, если такой молодой парень хочет вернуться и служить своей стране, разумеется, всем вам, годным к военной службе мужчинам, должно быть стыдно сидеть по домам. Давайте же, записывайтесь прямо сейчас!
Когда они сели завтракать следующим утром, Роуленд сказал Рейчел, что он кое-что надумал. Он хочет пойти в армию добровольцем.
Она не удивилась – теперь она хорошо его знала. Но боялась даже подумать о том, что придется жить без него. Потому что с той минуты, как он постучался к ней в дом в Квинсвилле, они почти никогда не расставались, и связь их была глубокой и всепоглощающей.
– Иди, если так нужно, – с трудом вымолвила она. И эти слова прозвучали как ужасное проклятие, наложенное на себя саму.
– Спасибо, Рейчел, – ответил он. И потом добавил, как бы уговаривая: – Может, теперь нам нужно быть откровенными. Позволь мне все тебе рассказать, а? Как считаешь?
Она не рассердилась на него, как в первый раз.
– Нет, – ответила она устало. – Не сейчас. Когда ты вернешься. Расскажи мне все, когда вернешься.
– А если?… – спросил он.
– Замолчи, – перебила она. – Когда ты вернешься. Расскажи мне все, когда вернешься.
Однажды утром три месяца спустя, малыш Томас еще не проснулся, а она стояла у окна и смотрела во двор.
