– По крайней мере, это могли быть слова настоятеля, – сказал он. – Английский у привратника был не очень хорош. Боюсь, так часто случается в антропологии: то, что мы воспринимаем как жемчужины традиционной мудрости, оказывается просто результатом неточного перевода. В монастыре я получил один важный урок – на самом деле я, конечно, уже должен был это знать: очень легко идеализировать чужую культуру на расстоянии. Но все выглядит иначе, как только оказываешься внутри.
Поезд прогрохотал по длинному тоннелю, и лампочки в купе замигали. Когда тоннель кончился, Роуленд поднял верхнюю губу и показал Томасу три черных зуба.
– Видите? – сказал он. – Это мои постоянные сувениры – в память о времени, проведенном в монастыре. Через много лет врач-абиссинец сделал мне эти зубы из черной слоновой кости, чтобы заменить разбитые. Но это уже другая история.
Через двенадцать часов, когда поезд спускался к подножью Скалистых гор, рельеф напомнил Роуленду об еще одном событии молодости.
– Пейзаж был как раз такой, – сказал он Томасу. – Летний дворец махараджи Бахстана стоит в предгорьях. Я работал там очень недолго – в библиотеке. Предыдущий библиотекарь внезапно умер. Хотите, расскажу? Это, с позволения сказать, представляет некоторый интерес.
– Прошу вас, – сказал Томас.
Сама библиотека была просто роскошна и славилась своей коллекцией древних манускриптов. Как довольно часто случается в старых библиотеках, некоторые перга-менты, имевшие отношение к оккультизму, были обработаны кислотой, которая может повредить незащищенные глаза и кожу. Поэтому Роуленду приходилось всегда надевать очки и перчатки, когда он брал их в руки.
Он также выступал хранителем маленького музея, в котором предки махараджи собрали разные диковины: чучело трехголовой кобры, руку горного туземца с семью пальцами (два больших пальца были наложены друг на друга), и так далее.
Однако главной жемчужиной коллекции была пирамида, построенная из законсервированных голов мужчин – предков махараджи; пирамида высотой в десять футов и возрастом в тысячу лет. Выражения лиц остались такими, какими были в момент смерти; и сходство родственников (особенно их огромных ушей), неизменное все тысячелетие, было потрясающим.
Но с антропологической точки зрения Роуленда в этой работе самым ценным было то, что библиотека находилась близко от места проживания знаменитого племени этих предгорий – кори. Согласно всем научным отчетам, у них за долгое время сменились тендерные роли. У кори женщины были воинами; они вели себя развязно, много пили. Мужчины кори, наоборот, убирались в доме, готовили и воспитывали детей. Наблюдатели говорили, что мужчины там недовольны своей судьбой. Больше всего они жаловались – когда разговаривали с другими мужчинами-домохозяйками, стирая белье на берегу реки, – на то, что женщины проявляют к ним интерес, только когда выпьют.
Роуленд никогда не слышал о такой диковине и мечтал провести полное исследование кори. Но возникла проблема.
Проблема имела формы махарани Бахстана, которая сама нанимала Роуленда на должность библиотекаря. Она училась в Оксфорде и писала стихи в традиционной бахстанской манере. Соблазнительная женщина со звучным голосом и тяжелыми темными веками. Однажды, почти сразу после приезда Роуленда, посреди обсуждения новых приобретений, она сказала ему – так, будто забыла упомянуть об одной из его обязанностей при собеседовании, – что она предполагает, что он, как и предыдущий библиотекарь, будет ее любовником. Она была красива, и Роуленд был бы, в сущности, не против. Пока она не добавила, словно это сейчас пришло ей в голову, что любовный роман во дворце, где пятьсот слуг, будет неизбежно разоблачен. Ее супруг, махараджа, в свою очередь, будет вынужден отрубить Роуленду голову.
По тому, как она это сказала, Роуленд понял: с точки зрения махарани, для любого мужчины должно быть честью принести такую жертву. Он решил, что лучше сообщить ей сразу – он отказывается от этой чести.
Тяжелые глаза махарани теперь пылали гневом. Разве он не понимает, сказала она, что отказ невозможен? Что она будет вынуждена сама сообщить махарадже об этом оскорблении? Что ее муж, несомненно, прикажет отрубить ему голову за то, что он отверг его жену? Неужели никто ему не рассказал, что именно такая участь постигла предыдущего человека, занимавшего эту должность? Она дает ему двадцать четыре часа, чтобы он образумился.
Роуленд не стал ждать двадцать четыре часа. Той же ночью, под покровом темноты, он выскользнул из дворца, положив в рюкзак только свои записные книжки. Ему пришлось бросить вызов болотам, джунглям и вездесущим сторожевым тиграм махараджи, чтобы сбежать и оказаться в относительной безопасности в соседнем государстве.
Там, в поезде, Роуленд покачал головой и улыбнулся Томасу.
– Трудно себе представить, что библиотекарь может оказаться в такой опасной ситуации! – сказал он.
Томас хотел было сказать, что это совсем его не удивляет, если библиотекарь – Роуленд Вандерлинден. Но промолчал и просто улыбнулся в ответ.
Поезд оставил Скалистые горы далеко позади. Теперь он шел по равнинам западных провинций, как океанский лайнер, носом прорезая огромные волны снега. Однажды в пасмурный день Роуленд, который сидел у окна и пил кофе, вдруг отложил записную книжку.
– Я только что перечитывал записи о визите в Институт Потерянных, – сказал он. – Я оказался там почти сразу после того, как уехал из Индии. Должен сказать, это весьма интересное место. Любопытно, существует ли он до сих пор?
– Институт Потерянных? – спросил Томас. – Никогда не слышал.
– Он располагался на одном из островов у Большого Барьерного Рифа, – сказал Роуленд. – Я поехал туда, чтобы пообщаться с его основательницей. Ее звали доктор Ердели – по-моему, она была из Венгрии. Один из самых знаменитых психологов того времени. Она предложила идею создания прошлого для тех, кто страдает необратимой амнезией.
– Расскажи мне о ней, пожалуйста, – сказал Томас.
– С удовольствием, – сказал Роуленд.
