Сергей дотянулся до соседней койки, ткнул Элека в железный бок: «Послушай, Эл, ты не притворяешься? Ты в самом деле болен?» — «Да», — последовал лаконичный ответ. Тогда Сыроежкин решил разделить участь товарища, окунулся в глубокий сон.
Вошедших, казалось, никто не заметил, хотя они стояли посреди комнаты.
Но Вовка Корольков на мгновение поднял голову над атласом, который он изучал, спросил Громова:
— Послушайте, любезный, вы не помните размера острова Робинзона?
— Не помню… любезный, — вежливо ответил Громов. Вовка склонился над картой; он явно не узнал профессора.
— Го-ол! — затрубил Макар таким истошным басом, что Громов чуть не выронил свою длинную трубку.
— Нельзя ли потише, молодой человек?
— Эй, старикан! — крикнул Гусев. — Брось ругаться, иди сюда. Фартовый мяч.
— Черт знает что, — сказал сердито Громов, теряя самообладание. — Вы забываетесь, молодой человек!
Проблеск сознания мелькнул в глазах Макара и тут же исчез. Макар уставился в экран.
— Что с ними, Гель Иванович? — спросила жалобно Элечка, а Рэсси вопросительно гавкнул.
— По-моему, снижение коэффициента самооценки, — задумчиво произнес Громов. — Редчайший случай в робототехнике. Сейчас проверим, насколько злокачествен этот «эго».
Он подошел к лежащему Электронику, окликнул его:
— Ты слышишь меня?
— Слышу, — отвечал робот, не открывая глаз.
— Ты проанализировал, что с тобой произошло?
— Проанализировал.
— Ты можешь вернуться в рабочее состояние?
— Не знаю, — сказал Электроник, — я ищу выход.
Профессор внимательно и долго смотрел на него. Только опытный роботопсихолог по мельчайшим внешним признакам мог установить, что случилось с его любимым сыном. Казалось, уплыли куда-то вдаль назойливый телевизор и сама комната с поверженными чемпионами, остались создатель и его дети.
— Вот что, — прервал наконец молчание Громов, — я тебе задам всего один вопрос. В тебе идет переоценка основных понятий?
— Да, — ответил Электроник. — Я не знаю, почему так происходит.
— И я пока не знаю, — сказал профессор. — Помочь себе можешь только ты сам. Слушай внимательно…
— Я слушаю.
— Если ты не самовосстановишься, не поверишь в ценности жизни, ты перестанешь быть Электроникой, погибнешь как личность. Понял меня, Элек?
— Понял, — отозвался робот, вытягиваясь неестественно прямо на кровати.
— Даю тебе, — профессор взглянул на часы, — ровно пять минут. Работай, Элек!
Громов подвинул кресло к кровати, уселся возле больного. Потянулись тягостные минуты. Какая-то внутренняя перестройка шла внутри робота, но шла значительно медленнее, чем этого хотелось бы Громову. Лицо профессора было серьезным, он застыл на месте. Элечка вся напряглась и ощутила, как постепенно меняются внутри лежащего схемы, как восстанавливаются прежние контакты, но Элек не подавал никаких признаков выздоровления. Глаза Рэсси мигали зелеными вспышками, отсчитывая быстрые секунды, и Элечка в нетерпении спросила:
— Он успеет… восстановиться?
Громов молчал.
— А как же я?
— Что ты?
— Я без него не могу. — В голосе Эли звучала тревога.
Девчонки переживали за своего капитана, почувствовав всю серьезность момента.
Профессор грустно улыбнулся.
— Все зависит только от него.
Тогда Элечка взяла лежащего за руку, громко произнесла:
— Послушай, Элек, это свинство — так подводить товарищей!
— Я робот-свинтус, — едва слышно прошептал Электроник.
— Он ответил! — торжествующе сказала Электроничка. — Он просто свинтус.
Громов рассеянно взглянул на часы.
— Медленно, медленно, — пробормотал он.
И Элечка догадалась, что наступает критический момент в выздоровлении: быть ее товарищу Электроникой или каким-то иным, совсем новым роботом. Нет, она не хотела видеть кого-то другого!
— До чего ты дошел, — сказала Элечка с отчаянием, почти дерзко. — Ты потерял человеческий облик!
Робот пытался что-то ответить и не сумел. Мигали секунды — вспышки в глазах Рэсси. Наконец Электроник произнес:
— Я почти человек и могу позволить себе слабости…
— Ты не человек, потому что не развиваешься, — поясняла электронная девочка, — не хочешь выздоравливать…
Громов поднял голову, с интересом наблюдая за необычным поединком.
— Хорошо, я не человек, — сонно согласился больной. — Суперробот тоже имеет свои слабости…
Электроничка подошла к койке.
— Никакой ты не супер! — отчеканила Электроничка и вдруг запнулась. — Ты… ты так старался стать человеком… Вспомни, ты им почти стал!.. А теперь… Еще немного — и ты превратишься в груду железа!
Девчонки затаили дыхание: как их Элечка борется за жизнь товарища!
— Электроник, осталась минута, — напомнил профессор.
Робот вздохнул:
— Хорошо, я останусь железным Элеком…
Элечка оглянулась, увидела сонных мальчишек на постелях, лица подруг в окнах, пылающее лето за их спинами, и ей впервые в ее электронной жизни стало тоскливо и страшно.
— Значит… — произнесла она звонко, — значит, я, как и ты, никогда не смогу стать настоящим человеком?
Глаза Элечки помимо ее воли стали влажными, она быстрым движением протерла их, чтоб лучше видеть. Что-то необычное случилось в ней в этот миг. Электроник сразу уловил ее состояние, едва заметно шевельнулся.
— Плачь, плачь, — тихо сказал он, — это так же полезно, как и смеяться. Я лично помню, как я засмеялся… Я даже хохотал…
— Вот и смейся! — Элечка топнула ногой. — Тебе это полезно. Смейся и хохочи!
— Не могу…
Она посмотрела в глаза Рэсси и поняла, что время, отведенное профессором товарищу, кончается.
— Эль-эль-элечка! — вдруг очнулся от спячки Гусев. — Вот где ты! Эль-эль-элечка!..
Элечка еще секунду всматривалась в лицо Электроника. Потом повернулась к двери, крикнула:
— Все вы обманщики! Я ухожу!.. Прощайте!
Одним прыжком девочка миновала веранду, скользнула мимо кустов, перескочила через лагерный забор и исчезла.
В ту же секунду последний блик отсчета времени мелькнул в глазах Рэсси. Пять минут истекли.
Электроник открыл глаза, сел, осмотрелся. Прежде всего увидел Рэсси.
