бурю и пострашнее этой. В итоге постановили, что погода сама покажет, как себя вести.
Поднял руку мистер Ригг, кладбищенский смотритель.
– Все вы знаете, что моя Марта видит то, чего не видят другие, – начал он. Он так гордился своей супругой, что никто ему и слова поперек не сказал. – Ее сильно пугает шторм. Она предчувствует что-то скверное. Говорит, лучше бы всем укрыться в крепости. А может быть, даже покинуть город и уйти в горы. Вот что она говорит.
Никто с ним не спорил, но большинство улыбалось насмешливо. Когда же Мозес Аткинсон высоким дрожащим голосом напомнил, что к советам Марты Ригг следует прислушиваться, Джон Чэпмен подмигнул мне, и все вокруг принялись друг другу подмигивать. Даже глазки мистера Чэпмена, не переставая бегать по сторонам, разок-другой подмигнули.
Комендант подвел итог:
– Спасибо всем участникам обсуждения. Мистер Ригг, передайте пожалуйста от нас благодарность Марте.
И вам большое спасибо, мистер Аткинсон: мы все давно привыкли ценить ваши советы. – Этот комплимент вызвал общие усмешки. – Если будут новые радиограммы, я вам сообщу, – сказал комендант. – А теперь выпьем и на этом закончим собрание. – Он подставил бармену стакан и получил очередную порцию рома.
– Эндрю, видать, не откажется от второй кружки пива, – смеясь, сказал Джон отцу. После первого глотка я больше не притрагивался к своей пинте.
На следующее утро, в среду, море разбушевалось так, что лодки не смогли отчалить, хотя кое-кто из молодых рыбаков и пытался выйти на ловлю. Ветер заметно усилился, на крышах многих домов фанерные листы громко хлопали, словно порываясь улететь. Добраться до школы оказалось непросто – малышей сбивало с ног. А как только мы уселись за парты, в класс вошел комендант. Он негромко переговорил с Мозесом Аткинсо-ном и обернулся к нам:
– Вот что, девочки и мальчики! Не хочу вас пугать, но я получил тревожную радиограмму. – По комнате распространился запах рома. – Так что пусть все идут домой и на улицу носа не кажут. Школа не откроется, пока не уляжется буря.
Мы с Марией возвращались домой вместе, и ветер дул нам в лицо – так яростно, что мы даже говорить не могли: губы расплющивались о зубы.
Подойдя к «Бастиону», я заметил, что ее мать следит за нами из окна.
– Наверное, мы больше не встретимся, пока буря не кончится. – Эти слова мне пришлось прокричать, чтобы перекрыть шум ветра. – Но из нашего дома видно верхний этаж «Бастиона». Если ты подойдешь к окну, мы сможем помахать друг другу. – Это звучало так романтично.
– О да, – отозвалась Мария.
– Я буду махать тебе завтра в три часа, и каждый день в три, пока не пройдет буря, – продолжал я. Дверь открылась, миссис Хебблтуэйт остановилась на пороге.
– Иди в дом! – велела она Марии. – А ты убирайся! – обернулась она ко мне. И по ее взгляду я понял, что как бы далеко я ни убрался, ей этого будет мало.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Вернувшись домой, я отправился с мистером Чэпменом и его сыновьями на берег, к лодке. Пришлось надень комбинезоны и вязаные шапки, потому что песок, взбаламученный ветром на берегу, мог содрать незащищенную кожу. Мы сняли с лодки мистера Чэпмена мачту, затем помогли другим рыбакам, и к полудню все мачты были убраны, а лодки лежали на берегу, подальше от волн, похожие на огромные башмаки.
К трем часам дня я успел подняться на чердак и вышел через дверь на «вдовью дорожку». Я посмотрел в сторону «Бастиона» и увидел Марию у окна верхнего этажа. Мы долго махали друг другу руками и посылали воздушные поцелуи. Потом она скрылась. Когда же кончится буря? – думал я.
В четверг начался дождь, теплый и ласковый. Все бы ничего, если б не ветер. После завтрака мы забаррикадировали окна, потом мистер Чэпмен отправился на собрание в резиденцию коменданта.
Вернувшись домой, он сказал, что, согласно последней радиограмме, эпицентр бури движется прямо на наш остров. Кое-кто из жителей, видимо не полагаясь на свои жилища, уже перебрался в крепость. Одна или две семьи последовали совету Марты Ригг, покинули город и ушли в горы.
– А сами Ригг и Марта? Они последовали этому совету? – поинтересовался Джон.
– Нет, – сказал мистер Чэпмен. – Они должны присматривать за кладбищем.
Не знаю, в шутку ли он это сказал, но мы все засмеялись.
В три часа я вышел на «вдовью дорожку», чтобы помахать рукой Марии, но тщетно: все окна в «Бастионе» были забиты досками. И все-таки я помахал ей рукой. Затем постарался отвлечься чтением и карточной игрой с молодыми Чэпменами. Наступил вечер, фонари-«молнии» раскачивались, и толстые деревянные балки стонали, как некогда стонали они под натиском штормов в открытом море.
К пятнице ветер уже выл не умолкая, и ему вторил грохот ливня – не легкой мороси, а сильного, жестокого потока. За едой я подметил, что мистер Чэпмен, для которого обычно сидение на берегу в плохую погоду было долгожданным отдыхом, чем-то озабочен. Порой земля у нас под ногами начинала урчать, словно остров терся о причальную стенку. Миссис Чэпмен лежала в постели с мигренью. Софи, сиамская кошка, наконец-то подружилась со мной. И теперь норовила пристроиться на коленях у меня или улечься ко мне в постель, и казалось, что со мной она чувствует себя в большей безопасности, чем с другими.
В полдень ветер визжал, дождь молотом бил в дом. Мы ничего не могли разглядеть в щелях меж досок, которыми были забиты окна, – дождь висел сплошной пеленой.
А потом, ровно в два часа, жуткий вой ветра стих. Унялся и дождь. Я лежал на постели вместе с Софи и читал, когда услышал тишину. Я встал и полез по лестнице на чердак. Поднял тяжелую деревянную задвижку, распахнул дверь и вышел на «вдовью дорожку».
Я стоял словно бы в огромном соборе, окруженный черными колоннами, под голубым витражным сводом.
