к тебе и перерезать тебе горло.
Билли воздержался от комментариев. Разговор между ними происходил в грязном и засиженном мухами салуне Роя. Здесь было столь же жарко, как и грязно, а выпивка стоила слишком дорого, но это единственный салун на этом участке границы, где продавалось спиртное.
Из скуки, жадности и тщеславия Рой недавно назначил себя судьей огромного района, лежавшего за рекой Пекос, и теперь то и дело вешал людей, нередко из-за проступка, укладывающегося в стоимость не более чем пятьдесят центов. По мнению Билли, это была зловещая практика. Очень часто он расходился с Роем в цене на гораздо большую сумму, чем пятьдесят центов. Многие жители говорили Рою, что не следует вешать людей за столь ничтожные проступки, но у него был наготове ответ.
— Человек, способный украсть пятьдесят центов, украдет миллион долларов, как только предоставится возможность, — утверждал Рой.
— Рой, такой возможности не представится, во всяком случае, здесь, — указывал Билли. — Здесь ни у кого нет миллиона долларов, чтобы украсть. Не у многих найдется даже пятьдесят центов, по крайней мере, наличными.
— А вот у меня есть пятьдесят центов, — отвечал Рой. — И я хочу, чтобы они у меня и оставались.
— А если бы я украл их, ты бы меня тоже повесил? — поинтересовался Билли. Он не предполагал в Рое большой выдержки, но все равно считал, что должен спросить его об этом.
— Я повесил бы тебя тут же, как только отыскал веревку, — любезно проговорил Рой.
— Мы же давно знаем друг друга, — напомнил ему Билли. — Я несколько раз спасал тебя от лихорадки, а однажды убил мексиканца, который набросился на тебя. Думаю, что он обязательно бы потом перерезал тебе глотку, не уложи я его тогда.
— А из чего ты уложил этого парня? — Рой предпринял отвлекающий маневр, на которые был большим мастером.
Билли пришлось остановиться и подумать. Со времени той стычки прошло уже несколько лет, а память его стала такой же мутной, как и его зрение.
— Это точно был не «кольт», — произнес он наконец. — Я не помню, что это было. Какой-то пистолет. Да и какая теперь разница? Он мертв, а это одна из причин того, что ты жив. И вот теперь ты заявляешь, что повесил бы меня из-за пятидесяти центов. Мне кажется, это слишком круто.
— Ну что ж, я же не утверждаю, что я тут же возьмусь за веревку, — ответил Рой. — Ты мог бы сбежать, если бы проявил достаточно прыти.
— А кто сказал, что ты можешь судить людей? — поинтересовался Билли. — Я бы захотел увидеть какие-нибудь бумаги на этот счет, прежде чем позволил тебе повесить себя.
— С каких это пор ты научился читать? — спросил Рой. — Я знаком с тобой слишком давно, чтобы не знать, что ты читаешь только карты.
— Я смогу прочитать то, что мне надо, если дело дойдет до петли, — заявил Билли. — Нельзя же просто заявить, что ты судья, и ждать, что это примут за чистую монету. Должны же быть хоть какие-то бумаги на этот счет.
— Здесь, к западу от Пекоса, любому можно быть судьей, если очень захочется, — сообщил Рой. — А мне как раз очень хочется.
— Предположим, я украл десятицентовик, — полюбопытствовал Билли. — Что тогда?
— Тот же самый приговор, если ты украл его у меня, — произнес Рой. — Мне нужны мои десятицентовики. Если ты украл десять центов у мексиканца, я могу и отпустить тебя. Как официальное лицо я не потерплю потери любой суммы, — добавил он.
— Я бы не сказал, чтобы у тебя когда-нибудь водились большие деньги, Рой, — заметил Билли. — А потом, противно то, что ты на закате жизни взялся судить своих земляков. Это все из-за салуна. Он единственный в этих местах, и по этой причине ты решил, что можешь быть судьей.
— Согласен, что это была своевременная покупка, — важно произнес Рой.
— Ты не купил салун, ты убил его владельца, — напомнил ему Билли. — Тома Сайкса, я знал его. Он сам был таким же головорезом.
— Правильно — поэтому я купил салун за пулю, — согласился Рой. — За три пули, если быть точным. Том совсем не торопился на тот свет.
— Все равно дешево, — настаивал Билли.
— Не так дешево, как за одну, — отвечал Рой. — Беда в том, что я уже не тот стрелок. В лучшие годы мне бы не пришлось потратить столько боеприпасов на Томми Сайкса.
Из-за салуна с Роем необходимо было поладить, но еще больше Билли нужно добраться до Охинаги и сообщить Марии новость, которую он подцепил в Педрас-Неграсе. Поэтому потеря лошади в результате долгого сидения на корточках и охватившей его короткой дремы явилась для Билли большой неприятностью. Но так уже получилось, и ему не оставалось ничего, как только ковылять вперед на своих двоих.
Когда же он, наконец, дотащился до дома Марии, силы у него были на исходе. От долгой ходьбы он был мокрый, как мышь, а голова шла кругом К дому Марии пришлось пробираться среди коз, которые, похоже, считали, что он проделал весь этот путь только затем, чтобы покормить их.
Мария услышала их блеяние и вышла посмотреть, что случилось. Дело в том, что неподалеку от деревни видели пантеру, и Марии совсем не хотелось, чтобы та унесла одну из ее коз. Но козы переполошились всего-навсего из-за Билли Уильямса, вид у которого был такой, как будто ноги уже не держали его.
— Где твоя лошадь? — спросила Мария, подходя ближе, чтобы получше разглядеть его. Она знала Билли Уильямса уже долгие годы. Иногда позволяла ему остановиться в своем доме, потому что он был привязан к ее детям и помогал ей с ними гораздо больше, чем любой из ее мужей. Он любил и ее тоже, но это была не та тема, которую она позволяла ему затрагивать в разговорах.
— Где Джо? У меня плохие новости, — сказал Билли, останавливаясь среди коз. Мария несколько смутила его. Она всегда смущала его, потому что он никогда не мог предугадать, как она его встретит.
— Джо нет. Я не знаю куда он уехал, — ответила Мария.
— Вот не повезло, — чертыхнулся Билли. — Я так долго добирался, чтобы сообщить ему кое-какие новости, что совсем выбился из сил. Я устал, я слепой и старый, и к тому же меня мучит жажда.
— Ты можешь поспать в сарае, — предложила Мария. — Входи, я покормлю тебя и дам кофе. С остальными твоими проблемами я ничего поделать не могу.
— Я бы предпочел бутылку пива, если бы у тебя нашлась, — попросил Билли, ковыляя в дом. — Я редко хожу по жаре да и сегодня не стал бы, если бы не пропала лошадь.
— Я не держу в доме пива, — напомнила Мария. — Ты знаешь это. Если хочешь пива, иди в лавку.
— Что плохого в пиве, — пожал плечами Билли, которому стало не по себе от сурового голоса Марии. Он сам не знал, зачем спросил пиво, поскольку ему было известно, что Мария не держала спиртного. Она была когда-то необыкновенно красивой и, возможно, все еще оставалась такой, но из-за плохого зрения Билли, когда смотрел в ее лицо, мог видеть только смутное очертание. Ему оставалось лишь заполнять это очертание своими воспоминаниями. В молодости он страшно приударял за Марией. И женился бы на ней и отдал бы все, чтобы только ощутить вкус ее благосклонности. Но ощутить его так и не пришлось. По правде говоря, он и сейчас все еще приударял за ней, хотя уже мог видеть ее только в своей памяти.
— Плохое не в пиве, — объяснила Мария. — Плохое в мужчинах, когда они напьются. Тогда некоторые из них поколачивают женщин. От кое-кого из них перепадало и мне. Если хочешь пива, отправляйся в лавку, но прежде скажи мне свою новость.
— Это важная новость, — заявил Билли и, разглядев у печи ведро с торчавшим из него ковшом, подковылял к нему и зачерпнул воды. Она была холодной и такой приятной, что он не успел опомниться, как выпил целых три ковша. — Неужели ты не знаешь даже, в какую сторону он подался? — спросил Билли.
Мария не ответила. Она не любила отвечать на вопросы, и не только о своем сыне Джо, но и на все другие тоже. Что она знала, было ее. И никто не имел на это права, если только это не были ее дети, но и их права имели свои пределы. Многое из того, что было известно ей, не должен был знать никто. Это было
