возражал Гас. — Твоя же беда, или одна из бед, в том, что ты не умеешь показать себя, Вудроу. Разве ты не слышал, что такое
— Нет. А что это и сколько оно стоит? — поинтересовался Калл.
— Я сдаюсь!
Спор происходил к северу от реки Канейдиан, когда они преследовали труппу налетчиков из племени команчи, которые, честно говоря, оказались искуснее и быстрее их. Лошади рейнджеров выбились из сил, да и сами люди изголодались до того, что в феврале шарили в ледяной воде реки в поисках какой-нибудь рыбешки или замерзшей лягушки или любой другой живности, на которой можно было найти хоть кусочек плоти. За два дня до этого они съели сову. Люди срезали полоски кожи с седел и жевали их, только чтобы почувствовать что-то во рту. А Гас стоял на ледяном ветру, все время задувающем их костер, и толковал о трубаче.
Они так и не поймали налетчиков, увезших с собой двух белых детей, и так и не наняли трубача. Но и через десять лет, когда Гражданская война уже закончилась, а борьба с индейцами пошла на спад, Гас Маккрае все еще продолжал мечтать о трубаче.
О той большой и ужасной Гражданской войне Калл получил представление, насмотревшись на тех, кто с нее возвратился. Воевать с янки отправились несколько рейнджеров, служивших под его началом. Вернулись они уже не теми и рейнджерами быть не могли. Один из них, по имени Рубен, потерявший глаз и руку под Виксбергом, сделал больше других для того, чтобы Калл мог живо представить себе эту бойню.
— Капитан, вы не знаете, — говорил Рубен, печально поглядывая на Калла одним глазом. — Когда мы сталкиваемся с команчами, нас может быть десять или пятнадцать, а их пятнадцать-двадцать, и все мы стреляем один в другого. Но в том большом сражении, где был я, с каждой стороны участвовали тысячи и тысячи, грохотали пушки, стоял дым, среди мертвых и живых людей носились обезумевшие лошади. Ко мне подскочила лошадь, на которой от седока осталась только нога в стремени, — это было ужасно. У меня остались один глаз и одна рука, но я — один из счастливчиков. Из всех, с кем я начинал воевать, в живых остались только трое.
Брукширу не давало покоя ограбление поезда в Нью-Мексико. Кто мог быть вторым грабителем? Ответа на этот вопрос у него не было, как не было его и у капитана Калла.
— Вторым грабителем может быть кто угодно, — объяснял ему Калл. — Это свободная страна. Любой может ограбить поезд, если ему удастся остановить его. Поезда проходят по довольно безлюдным местам. Если бы я решил стать преступником, я бы не смог придумать ничего более легкого для начала, чем ограбление поездов.
— Я всегда старался жить честно, — вступил в разговор Планкерт. — Однажды, правда, украл несколько пеканов и разгрыз их, но тогда я был еще мальчишкой.
Пребывание в глубине Мексики вселяло в него чувство некоторой безысходности. Он всегда плохо ориентировался на новой местности, что и было одной из причин его безвылазного проживания в Ларедо. Город хорошо снабжался, и ездить куда-либо не было нужды. А теперь, когда он женился на Дуби, не надо было даже переправляться через реку к девицам.
Но его захватило желание стать рейнджером и осуществить свою давнюю мечту. И вот теперь он оказался в самом сердце страны, которую не любил, с двумя попутчиками, ладить с которыми было не так легко, как с Дуби. В довершение ко всему, один из них был янки. Временами, двигаясь по пустынной местности, где за целый день они не встречали ни единой птицы, ни кролика и не ели ничего, кроме вяленого мяса и фриджолес, да еще строго экономили воду, помощник начинал подумывать о том, а удастся ли ему вообще вернуться когда-нибудь к Дуби и своему приятелю Джеку Дину, который любил охотиться на диких кабанов. Его захватило и понесло в далекий путь что-то такое, чего он никак не ожидал. Он даже не знал, что капитан находится в Ларедо и что он охотится за Джо Гарзой. Все произошло так, словно вихрь пролетел через Ларедо и унес его с собой. А вот будет ли другой вихрь, чтобы отнести его назад домой? В минуты отчаяния ему казалось, что такого ветра в его жизни уже не будет. Он чувствовал, что сделал непоправимую ошибку. Чтобы дать себе шанс вернуться, нужно было проявлять величайшую осторожность. Но уверенности и надежды в себе он не чувствовал.
Они въехали в город Чиуауа ветреным днем, когда на улицах стояли сплошные вихревые столбы пыли. Старухи на базаре, где они остановились, чтобы запастись провизией, стояли замотанными в большие черные шали, покрытые пыльным слоем. Одна из старух убила трех ящериц и предлагала их на продажу. Планкерт содрогнулся. Неужели люди могут опуститься до того, чтобы есть ящериц, подумал он и тут же сказал об этом Каллу.
— Я ел ящерицу, — сказал Калл. — Приходилось есть даже рысь и скунса.
Помощник всю жизнь провел в населенных пунктах, и ему было невдомек, что может есть человек, будучи голодным, по-настоящему голодным.
Брукшир направился к телеграфу, а Калл отыскал цирюльника, и они с Планкертом стали бриться. Каллу нравилась эта процедура, а вот Планкерт весь изнервничался. Помощнику шерифа нелегко было отдать себя в руки мексиканца, который в любую секунду мог перерезать ему горло. Но мексиканец сработал чисто и не доставил никаких неприятностей. Хотя, конечно, город Чиуауа был далеко от Ларедо, в окрестностях которого любой мексиканский цирюльник с радостью перерезал бы ему горло.
Еще одна странная сторона путешествия состояла в том, что ты оказывался среди людей, которые никогда о тебе не слышали. Тед Планкерт провел в Ларедо всю свою жизнь, и каждый в Ларедо знал его как облупленного, даже мексиканцы. Он жил там, когда родилась Дуби и продолжал жить, пока она не выросла и не вышла за него замуж. Находиться там, где люди не знают тебя, было непривычно, но пока никто не проявлял к ним интереса.
Когда Брукшир вернулся с телеграфа, он держал в руках шесть телеграмм и имел бледный вид.
— У вас плохой цвет лица, — заметил Калл. — Будь я вашим доктором, я бы первым делом прописал вам держаться подальше от телеграфов. Каждый раз вы возвращаетесь оттуда с больным видом.
— Для этого есть причины, — сказал Брукшир. — Куча новостей и ни одной хорошей.
— Какая самая плохая?
— Самая плохая та, что умерла моя жена, — сказал Брукшир. — Кэти умерла… Я никак не ожидал такого. — Не справившись с собой, он заплакал. Слезы закапали даже на телеграммы, и он поспешно сунул их рядом стоящему, которым оказался Планкерт. Кэти больше нет, жизнь жены оборвала пневмония. Ее уже похоронили. Он никогда больше не увидит ее и не поговорит с ней.
— Это, действительно, плохая новость, — сказал Калл. — Мне очень жаль, что так случилось. Теперь я буду вынужден отправить вас назад из Амарилло. А вы могли бы помочь нам.
— Слишком поздно… Кэти уже нет, — пробормотал Брукшир.
Это было самое сильное потрясение за всю его жизнь. Они с Кэти обсуждали несколько раз его смерть, поскольку он был на четырнадцать лет старше и, естественно, должен был умереть первым. Так они предполагали и об этом не раз вели разговоры. Он привык считать, что она-то всегда будет в добром здравии, заниматься своим шитьем, возиться с кошкой и кормить его вечерами после работы. По воскресеньям они обычно обедали вне дома.
Брукшир не раз задумывался над тем, как это все произойдет, когда однажды наступит день и он уйдет из жизни. Если Кэти и будет горевать, то недолго. Вскоре она справится с собой и вновь восстановит свой неплохо отлаженный образ жизни. Она, конечно, будет помогать сестре заниматься детьми, ибо своих у них не было. Дети сестры часто оставались в их доме, и через раз с ними случались какие-либо происшествия или болезни. В такие моменты Кэти была незаменима. Она знала, как определить, сильный ли у них жар и какое им дать лекарство. Брукшир не мог сравниться с ней, когда дело касалось детских болезней. А она никогда так не раздражалась на него, как в тех случаях, когда он давал детям не то лекарство или неправильно определял его дозу. Она настаивала на том, чтобы он научился дозировать детские лекарства, даже несмотря на то, что у них не было своих детей.
Теперь все перевернулось с ног на голову. Умерла Кэти, а не он. И узнать ему об этом пришлось среди песков и холода мексиканского городишки, куда полковник Терри послал его делать дело, для которого он, Брукшир, совершенно не подходил.
— Ты мои глаза и уши, Брукшир, — сказал ему полковник в день отъезда. — Смотри, чтобы капитан не терял времени зря и не разбазаривал деньги. Я хочу остановить мальчишку Гарзу, но не хочу лишних
