полный отель — весь Люберон прослышал о нашей славной мадам Понс.
В последний раз поправив скатерть на ближайшем столике, он скрылся на кухне.
— Вот тебе человек, — сказала Николь, — который нашел свое призвание. Он так счастлив. Знаешь, все от него без ума.
— Чудно. Мы с ним поменялись местами. Прямая противоположность тому, что было в Лондоне. У меня ощущение, что я должен проситься к нему на прием. Знаешь, что он мне сказал? «Нужно как-нибудь вместе пообедать и поговорить». Старый нахал, — засмеялся Саймон. — Именно это говорил ему в Лондоне я.
— Это тебя беспокоит?
Саймон поглядел на нее: легкая улыбка контрастировала с серьезным взглядом.
— A-а, привыкну.
Николь протянула руку, чтобы поправить помявшийся воротник рубашки. Как удается мужчинам ничего не делая нарушать порядок в одежде?
— Если тебя это беспокоит, нужно обсудить. Не будь до такой степени англичанином.
— Хорошо.
Хитро взглянув на нее, он взял ее за бедра и поднял, уткнувшись лицом под подбородок. Выходивший из кухни официант запнулся в дверях и, пробормотав: «Bon appetit», исчез.
Неудивительно, размышлял позднее Саймон, что столько людей мечтают стать владельцами ресторанов. Он оглядел террасу. Все места заняты; в свете свечей оживленные загорелые лица; улетающие к небу смех и разговоры; Эрнест, приседающий на корточки, чтобы клиентам, разговаривая с ним, не нужно было задирать голову, переходит от одного столика с удовлетворенными гостями к другому. Все выглядит так непринужденно. Наблюдая эту атмосферу веселого отдыха, невозможно представить, сколько усилий, управляемой кухонной суеты вложено в ее создание — порезанные и обожженные пальцы, пот, ругань, доли секунды на соус, что-нибудь пролито или рассыпано, но всегда, прежде чем выйти из этого хаоса на публику, снова невозмутимое выражение лица, твердая рука и заботливое внимание, неторопливость и терпение — критерий настоящего обслуживания.
Саймон попытался по лицам и поведению определить национальную принадлежность гостей. Группа плотно сложенных чрезмерно загоревших и увешанных драгоценностями мужчин и женщин, заказывающих бордо, а не местные вина, — это, должно быть, немцы. Преуспевающие, хвастливые, громогласные. За каждым окутанным клубами дыма столиком — французы, как и за каждым столиком, где не курят и пьют больше воду, чем вино, — американцы. Англичане щедро мажут хлеб маслом и заказывают самые тяжелые десерты. Швейцарцы едят аккуратно, не кладут локти на стол и с точностью часового механизма чередуют глотки вина и воды. Саймон с улыбкой смотрел, как Эрнест, успевая за всем уследить, скользит между столиками. Казалось, что он многие годы только и делал, что управлял рестораном. Как сказала Николь, человек, который нашел свое призвание. А вот человек, подумал Саймон, который все еще ищет себя.
Теперь, когда связанные с созданием и открытием отеля хлопоты остались позади, он испытывал разочарование. Эрнест и Николь крепко держали бразды правления, в гостинице устанавливался заведенный порядок, и единственным оставшимся без дела человеком был хозяин. Выдержит ли он следующие несколько лет, умасливая гостей и успокаивая возмущенную соседку? Чем такое занятие отличается от умасливания клиентов и общения с Зиглером и Джорданом? Разные масштабы, это верно, но техника та же самая: такт, терпение и словесное дерьмо.
Кивая и улыбаясь, Саймон прошел между столиками и поднялся наверх. В кабинете за бутылкой вина и кучей вечерних бумаг сидели Николь и Франсуаза. Ему здесь нечего было делать. Николь махнула рукой, чтобы он не мешал, и, послав воздушный поцелуй, сказала, что увидятся дома. Выйдя в вечернюю прохладу, он увидел, что в кафе еще горит свет, и пошел туда выпить стаканчик виноградной водки и посидеть в компании.
Сидевший за столиком у стены Амброз Крауч оторвался от номера «Санди таймс» за прошлую неделю. В стоявшем перед ним графине оставалось с полстакана красного осадка. Ему бы надо было что- нибудь съесть. Он злобно уставился в спину Саймона. В желудке было кисло от вина, к которому он не отрываясь прикладывался весь вечер.
— Сбежали от своих драгоценных туристов?
Обернувшись на голос Крауча, Саймон разглядел озлобленное лицо и отвернулся к стойке.
— Что так? Или теперь разговариваете только с богатыми немцами, а? Целуете задницу Фрицу за его деньги? — покончив с вином, захохотал Крауч. — Конечно, практика большая. Рекламные агенты это дело знают.
Саймон, вздохнув, подошел к столику. Крауч поднял голову.
— Патрон удостоил вниманием. Я польщен.
— По-моему, вы надрались. Не пора ли домой?
— Вы здесь не хозяин. — Повертев в руках пустой стакан, Крауч развалился на стуле. — Или это ваш следующий план? Со вкусом обновить старое кафе для туристов?
Саймон мгновение поколебался: не уйти ли? Но раздражение взяло верх. Он присел.
— Вы сами всего лишь турист. Только торчите здесь дольше других. Вы такой же местный житель, как и я, только к тому же еще и ханжа. Я имею в виду всю эту чушь об ужасах прогресса в вашей колонке. Прогресс хорош, если он вас устраивает.
— Неужели?
— Разумеется. У вас телефон, факс, электричество, полагаю, есть ванная. Это что, не прогресс?
— Как вы тогда назовете нашествие в эти деревни людей, которые переделывают на свой лад дома, чтобы жить в них от силы пару месяцев в году?
— Вы, я полагаю, предпочли бы, чтобы они сгнили. Вам не хуже меня известно, что молодежь уже давно покидает деревню, потому что предпочитает работать в городе, а не трудиться на земле. Без туризма некоторые из этих деревень вымерли бы.
— Где-то я все это уже слышал, — презрительно ухмыляясь, заметил Крауч.
— Между прочим, все это правда.
— Выходит, мы должны примириться с площадками для гольфа, модными лавками, безобразными виллами и автомобильными пробками — полагаю, вы имеете в виду это, когда говорите о спасении деревень от вымирания?
— Туризм — это факт жизни. Он может быть плохо или хорошо налажен, но его нельзя не замечать или надеяться, что он исчезнет.
— Как вам, мистер Шоу, известно, ко мне это не относится.
У Саймона кончилось спиртное и иссякло терпение.
— Согласен. Вы обливаете его грязью и за счет этого живете. Правда, порой вы даже не можете набраться смелости, чтобы подписаться под собственным мнением.
Крауч расплылся в нахальной пьяной улыбке.
— Не знаю, о чем речь. Есть и другие, кто разделяет мое мнение, что туризм — это эпидемия пошлости.
Саймон отодвинул стул и встал из-за стола.
— Где они проводят отпуск, эти другие? Или, испытывая превосходство, сидят дома?
Ненужный спор, думал Саймон, выходя из кафе, он мог бы его продолжить, только не с этим пьяным наглым журналистом. Он постоял, глядя в потемневшую синеву неба, и неожиданно признался самому себе, что разговор доставил ему удовольствие. Во всяком случае, какое-то разнообразие после бесконечных обменов любезностями, требуемых от профессионального хозяина. Кроме того, он заставил задуматься. Туризм превратил большую часть средиземноморского побережья в переполненный людьми и загрязненный отбросами ужас. Неужели он расползется по Провансу? Или какие-то уроки все-таки извлекли? В словах Крауча, пусть он сноб и любящий поучать других старый хрен, есть доля истины. Саймон улыбнулся. Ему грозит опасность стать благоразумным.
Бун Паркер взял за привычку почти ежедневно после полудня приезжать в отель, разрываясь между стремлением неотрывно наблюдать за работой мадам Понс на кухне и растущим желанием преодолеть
