Хетты и их современники в Малой Азии

вообще искусства всего Ближнего Востока) основные элементы идеального изображения «мужественности».

Не делалось никаких попыток создать фон или связать рельефы с общим архитектурным комплексом — создавались только фигуры на голой плите. Главная задача художника была не воспроизводить реальность, а вызывать соответствующее чувство.

Многие рельефы не отличаются техническим совершенством, однако умелое условное расположение фигур придавало всему изображению художественную ценность. Во-первых, они как бы упорно и неумолимо шли вперед, и это создавало впечатление движения и силы. А во-вторых, что самое главное, — это давало возможность варьировать композиции, либо создавая непрерывную процессию, как на фризах, либо сводя эти фигуры лицом к лицу. Обе техники использовались на рельефах в Гявуркале, однако наиболее изысканные их образцы найдены в помещении А в Язылыкая. Здесь великолепно передано чувство ожидания встречи двух колонн воинов, которые должны соединиться на главной стене.

Как правило, фигуры не пересекаются друг с другом, и в хеттских рельефах нет даже попыток передать трехмерное изображение, но на некоторых отчетливо показано движение процессий воинов или богов. Композиция центральных фигур более сложная: божества, возглавляющие обе процессии, встречаются. Эффект этой сцены усилен столкновением быков, которые видны позади ног обоих богов. Таким образом, необычный элемент глубины изображения достигается, как уже было отмечено, за счет теологической точности: в хеттской религии быки, как правило, являются спутниками богов, а не богинь.

Однако самая интересная композиция хеттских настенных изображений была найдена в помещении В. Она, как обычно, имеет традиционное построение, но здесь две фигуры — царя Тудхалии IV и его личного бога-покровителя Шаррумы — не только не противопоставлены, а объединены таким образом, что образуют художественно сильное и убедительное целое. В этом случае бог стоит рядом с царем и масштаб фигур выдержан таким образом, что бог, вместо того чтобы держать в поднятой левой руке свое традиционное оружие, крепко держит правую руку царя, голова которого прячется под мышкой божества.

Вся композиция тщательно продумана, имеет треугольную форму, однако искусно смягченную округлыми линиями, так что даже выступающая правая рука божества, длинное одеяние царя, волочащийся Lituus (латинское название загнутого авгурского жезла (авгур — жрец-птицегадатель), этим термином иногда называют жезл хеттского царя, напоминающий авгурокий), высокий островерхий головной убор и даже эфес меча в форме полумесяца — все учтено и объединено в высокохудожественное произведение.

Высказывалось предположение, что идея этой композиции не могла принадлежать местному художнику из Язылыкая, ибо аналогичные изображения царя с божеством-защитником появились на печатях во времена Муваталли. Но в любом случае наскальное изображение в Язылыкая представляет собой, пожалуй, самый лучший образец таких композиций.

Рельефы, о которых мы до сих пор говорили, были связаны с религиозными культами и целиком зависели от ритуальных традиций, остальные изображали светскую жизнь и подчинялись иным правилам. В этом можно убедиться на примере сфинксов по обеим сторонам крепостных ворот в Аладже. Одни рельефы чисто «профессиональны», т. е. связаны с религиозными культами, на других изображены музыканты, «акробаты», а также сцены охоты. Связь между этими двумя типами изображений не совсем ясна, но не исключено, что зритель должен был видеть их одновременно. В основном цирковые сцены представляют собой довольно неловкие попытки отойти от ритуальных изображений. В некоторых изображениях (например, «глотателя меча» или «человека с собакой») эти попытки почти достигают успеха, но в остальных видна полная беспомощность скульптора.

Традиционное изображение фигур делает практически невозможным убедительно передать игру на арфе или подъем по лестнице. Только когда скульптор обращается к животным, его изображения становятся более правдивыми. В сценах охоты смелый натурализм и изящный рисунок основных изображений сочетаются с символическими образами, такими, как рога, клыки и гривы. Иногда декоративные элементы включают растительный орнамент, а на заднем плане появляется изобилие всякой формализованной «растительности». Во многих отношениях подобная комбинация скорее напоминает искусство степных народов, чем типично хеттское в нашем понимании.

Такой же контраст в изображениях животных и людей мы видим в произведениях малых форм. Сосуды в форме животных, в частности пары быков, найденные в Бююккале, обладают жизненной правдивостью и особым очарованием. Сосуд в форме вздыбленной лошади, которую держит на поводу конюх, найденный в Йозгате, хотя и выполнен значительно грубее, но резко задранная голова лошади и мощный поворот ее удлиненной шеи насыщены силой и движением и имеют неповторимую индивидуальность.

Статуэтки же богов, наоборот, очень условны и фактически повторяют фигуры с наскальных рельефов.

От крупных отдельных каменных скульптур практически ничего не осталось. Почти полностью разрушенная фигура в Фассиларе и нижняя часть статуи, найденная в Аладже, не вызывают восторга. Однако надвратные фигуры в Богазкёе и фрагменты человеческой головы в увеличенном масштабе, найденные там же, свидетельствуют, что в столице мастерство хеттских скульпторов было значительно выше.

За пределами самой хеттской территории нет почти ничего, что можно было бы отнести к памятникам искусства. В Бейджесултане, например, вообще не обнаружено следов применения камнетесных инструментов. Однако здесь не следует торопиться с выводами, так как далее на западе, в Сипилусе и Карабеле, имеются наскальные типично хеттские скульптуры. Их зачастую принимали за мемориальный памятник в честь завоеваний хеттских царей, однако, по последним данным, это изображение, высеченное по приказаниям местных правителей, имело религиозный характер. Поэтому не следует заблуждаться, полагая, будто все наскальные рельефы Анатолии были чисто хеттскими по стилю и происхождению. Судя по тому, что нам известно о рельефах Древнего царства, они во многом отличались от рельефов периода Нового царства. Вполне возможно, что на развитие последних сильно повлияли иноземные элементы, в том числе привнесенные из Западной Анатолии. Однако, для того чтобы прийти к какому-либо заключению, требуется больше материала.

Прежде чем обратиться к литературным произведениям хеттского периода, необходимо сразу во избежание недоразумений внести в этот вопрос полную ясность. Говоря о «литературе» на древнем Ближнем Востоке, мы вовсе не подразумеваем произведение, порожденное силой творческой фантазии и предназначенное для читающей публики, ибо читающей публики просто не существовало. Точно так же нельзя рассматривать сохранившиеся отрывки литературных произведений как закрепленные в письменной форме памятники устного народного творчества.

У нас нет, например, никаких доказательств, что хеттская эпическая поэзия, хотя она и содержит некоторые элементы, связывающие ее с фольклором, представляет собой «замороженный» вариант устного творчества, как это произошло с гомеровским эпосом с появлением письменности. Скорее наоборот — эти традиционные элементы были лишь реминисценциями месопотамской литературы, и тексты, которые мы склонны рассматривать как литературные произведения, на самом деле были упражнениями, весьма распространенными в месопотамских школах писцов. Большая часть этих упражнений заключалась в том, что юные писцы копировали старые тексты. И в этой связи появился своего рода свод традиционных текстов, который переписывался неоднократно в течение столетий существования клинописи повсюду, где она была распространена.

Литературные тексты занимали в этом своде довольно незначительное место: преобладали тексты молитв, словари и различные документы. Совсем непонятно, почему в этот ряд вообще вошли индивидуальные литературные тексты. Не исключено, что они сохранились скорее из просветительских, консервативных соображений, а не потому, что их стремились сберечь из-за популярности или художественных достоинств.

Та же консервативная традиция прослеживается в стремлении дословно сохранить древние тексты. Однако со временем писцы могли частично изменять древние тексты, переводить месопотамские тексты на свои языки, и, таким образом, оригинальные копии были дополнены местными подробностями. В результате в Хаттусе возникали литературные тексты, основанные на месопотамских традициях, но зачастую имевшие