— Прекрасный молодой человек! Учился в нашей школе только до седьмого класса, но никогда ни в чем замешан не был.
— Он встречался с кем-нибудь из местных девушек?
— Ему бы не позволили этого. После того как его родители погибли в автомобильной катастрофе, Тима взяла к себе бабушка, которая держала его в ежовых рукавицах. Она же и определила его в закрытую частную школу в Потстауне.
— Я считал, что отсюда он пошел учиться в Рединг?
— Да, это так. Думаю, там было неподходящее для него окружение. Во всяком случае, бабушка быстренько вырвала его оттуда и отправила в частную школу. Дисциплина там была получше.
Посещение школ в Рединге и Потстауне дали то же самое:
— Нельзя сказать, чтобы у Тима здесь были неприятности. Прохладное отношение к учебе, и не более того. Он водил компанию только с лучшими детьми. Девочки? Нет, об этом нам неизвестно.
В потстаунской школе Хилл об убийстве знали из сообщения, прозвучавшего по радио, поэтому там заранее приготовили личное дело, которое было безупречным: «Прекрасный ученик. Досрочно сдал экзамены в колледж. Хорошо играл в теннис. Превосходно писал сочинения и был удостоен премии Эдмунда Уилсона, выдающегося литературного критика, начинавшего свой путь в нашей школе. Неприятности? У Тимоти не было ничего подобного. Дурные компании? В нашей школе нет таких. Девочки? Нам ничего не известно об этом».
Поскольку наша усадьба находилась всего в десяти милях от центра Аллентауна, Стампф поспешил туда, но местной полиции не было известно даже имя погибшего. Не знали там и случаев хулиганства, связанных с нашей усадьбой: «Наши хулиганы считают, что она слишком хорошо охраняется полицией Дрездена, так что им даже в голову не приходит забраться туда».
Ничего здесь не добившись, он устремился по шоссе в Бетлехем, расположенный столь близко, что невозможно даже заметить, когда ты выехал из Аллентауна и когда въехал в этот промышленный центр. В офисе сталелитейной компании Стампф осторожно поинтересовался, не нажил ли Ларримор Гарланд себе врагов за время управления этим огромным комбинатом.
— Во время забастовок страсти, конечно, накалялись до предела, но Ларримору всегда удавалось сводить разногласия только к вопросам оплаты труда. Он никогда не доводил дело до того, чтобы кто-то обиделся на него лично.
— С профсоюзами, может быть, да. А как насчет обид в руководстве по поводу таких вещей, как, например, повышение в должности?
— Ничего подобного не было. Мы искренне горевали, когда Ларримор умер.
— А конкуренты?
— Им не на что было обижаться.
— Но кто-то яростно ненавидел его внука. Я убежден в этом.
— Капитан Стампф, в нашей отрасли обиды, связанные с делом, если таковые были вообще, не вымещаются на внуках.
— Кто-то все-таки выместил их на Тимоти Талле, и довольно зверским образом. Я был бы благодарен за любые догадки по этому делу, если они появятся у вас позднее.
Итак, в пять часов тридцать минут в понедельник, как раз в тот момент, когда заканчивалось наше совещание по поводу рукописи Тима, Стампф заехал ко мне, чтобы сообщить о ходе расследования. Увидев моих гостей, он припомнил, что Ивон обращалась к нему за консультацией в связи с покупкой дома:
— Как ваша сделка с Трокселем?
— Мы оба остались довольны ею.
— Поскольку вы все собрались здесь и каждый из вас заинтересован в этом деле, позвольте мне сообщить, как идет следствие. Коронер полагает, что смерть наступила примерно в два часа ночи. На полицейских снимках видно, что смерть могла наступить от любого из шести или семи ударов, так что некоторые из них наносились, когда он уже был мертв. Прошу прощения, мэм.
— Продолжайте, — сказала я.
— Я побывал в местной школе, в Потстауне, в колледже. Ни одной зацепки. Никаких дурных компаний, ни врагов, ни девиц, желающих поквитаться. Нет врагов у семьи и в сталелитейной компании, отсутствуют какие-либо зацепки в Аллентауне, а в наших дрезденских архивах нет даже сведений о том, что на него налагался штраф за нарушение правил дорожного движения.
— А что у вас есть? — спросила я, и он ответил:
— Ничего, кроме огромной решимости раскрыть это дело, которое пока напоминает загадку, но не может остаться таковой по причине количества пролитой крови и открытого характера местности. Кто-то должен был видеть что-нибудь.
В отличие от капитана Стампфа, лихорадочно гонявшего своих людей в поисках каких-то улик, Ивон спокойно и умело руководила подготовкой материала «Талл в Мекленберге», добиваясь, чтобы каждый был занят своим делом. Стрейберт немедленно приступил к очерку на тридцати двух страницах. Дженни писала воспоминания о Тимоти. Мисс Бенелли наводила справки, сама же Ивон сидела в гостинице и составляла подробную докладную записку. А я выверяла все полученные сведения.
Вечером Ивон убеждала меня:
— Мы делаем книгу, которую прочтет каждый, кто ценит литературу. Книгу, которой будут восхищаться, если хотите. — С этими словами она села в автобус и отправилась в Нью-Йорк.
А капитан Стампф по прошествии трех тяжелых дней смог лишь повторить свою прежнюю фразу:
— Мы найдем того, кто сделал это.
СРЕДА, 13 НОЯБРЯ. Наблюдая за энергичными, но тщетными усилиями капитана Стампфа, его подразделения и нескольких полицейских штата, взаимодействующих с ним, я обратила внимание, что этим делом особо озабочены два частных лица.
В колледже во время заседания по распределению средств, предоставленных Лукасом Йодером, тот бросился ко мне. Йодер очень волновался, выражая свои соболезнования:
— Каждый, кто знал Тимоти, разделяет вашу скорбь. Он был редкостным парнем, и мы найдем преступника, сделавшего это. Миссис Гарланд, мы найдем его. — Он показался мне таким расстроенным, что я, улучив момент, поинтересовалась у Эммы:
— У Лукаса что-нибудь стряслось? Он такой взвинченный.
— У него все валится из рук, — печально промолвила она. — Убийство для него оказалось очень сильным ударом. Он постоянно твердит: «Такое не должно было случиться в Грензлере», и проникся такой ненавистью к убийце, словно пострадал сам лично. В довершение ко всему, у него не ладится работа над очередным из магических знаков, и не дают покоя синяки, полученные в споре о Паунде.
— Следите за ним, Эмма. Хороших людей не так уж много на этом свете.
— Когда у него были подобные депрессии, он всегда находил утешение, посещая по вечерам Германа Цолликоффера. Он говорит: «Герман сам от земли и меня возвращает на землю». Но теперь даже это не помогает, потому что, когда Лукас приходит к нему, тот ни о чем не хочет говорить, кроме убийства. Они просто помешались на этом.
Услышав, что два моих земляка, Йодер и Цолликоффер, всячески пытаются выяснить, кто убийца, мне нестерпимо захотелось узнать, как далеко они продвинулись в своих поисках, и я спросила Эмму:
— Можно мне завтра заехать к вам поговорить?
Когда я приехала на их ферму, там меня ждали не только Эмма с Лукасом, но и Цолликоффер. Первым заговорил Лукас:
— Я души не чаял в Тимоти и с большим уважением относился к его творчеству. У нас были расхождения во мнениях, например, по вопросу о Паунде, когда он резко выступил против меня, но в его возрасте именно так и поступают.
Я одобрительно кивнула в ответ на его слова, и он продолжил:
— Два источника, из которых я пытаюсь почерпнуть сведения об убийстве, дают прямо противоположную информацию. На почте время от времени возникают слухи, часто не связанные друг с другом и больше похожие на ребусы. В лице Цолликоффера я нашел терпеливого и проницательного
