должна понравиться.
И с этой ободряющей мыслью мы отошли ко сну.
Последующие недели стали с актами важными в этом году. Каждое утро я вставал в семь, умывался холодной водой, причесывался, чистил зубы, выпивал большой стакан грейпфрутового сока и направлялся прямо к пишущей машинке, где работал без перерыва до половины первого — к этому времени я уже выдыхался.
Вопросы миссис Мармелл к каждым ста страницам моего текста занимали страниц пятнадцать- двадцать, напечатанных очень плотно. (Примерно в таком объеме она подавала замечания, когда только начинала сотрудничать в «Кинетик».) Мои страницы были стандартны — 26 строк. Первые 13 строк она пронумеровала по порядку, начиная сверху, 13 оставшихся строк метились (*). Ее постраничные замечания выглядели следующим образом (возьмем, к примеру, 37-ю страницу):
37–4 — существительное с глаголом не согласуется в числе;
37–11 — не могу понять, к чему относится местоимение «они»;
37–11* — на с. 19 дважды указано, что у Марион голубые глаза, почему же теперь они карие?
37–3* — мне очень нравится этот кусок, рекомендую напомнить об этом читателю в следующей главе.
Я часами просиживал над ее замечаниями, иногда соглашаясь с ними, но чаще не видя в них никакого смысла. Но с определенным типом замечаний я соглашался без колебаний:
49–11* — я поняла, чего вы хотите достичь этим абзацем. Думаю, вам это не очень удалось. Попробуйте переписать.
Иногда, оттачивая стиль, мне приходилось полностью переписывать все пять предложений абзаца, при этом я усмехался про себя и думал: вот бы послушать, что бы сказали те молодые люди, которые твердят: «Хочу быть писателем», когда им подсунут соображения миссис Мармелл по поводу их произведения?
Интенсивная работа изматывала меня умственно и физически, и к полудню я чувствовал себя полностью истощенным. Я откидывался на спинку стула, отодвигал рукопись и, сдерживая дрожь в руках, спускался в кухню. Включив радио, я слушал новости и наблюдал, как Эмма готовит обед. В отличие от американских семей с их полуденным ленчем, в немецких днем обедали. Занятым тяжелым физическим трудом фермерам-меннонитам в середине дня требовался не ленч, а полный обед.
Эмма несколько изменяла этим традициям, так как уже знала, что большой обед в середине дня с двумя стаканами молока и яблочным пирогом склонял меня ко сну. И она старалась готовить поменьше, но, когда в зимние месяцы в нашем распоряжении было мясо по-фенштермахерски, Эмма шла на уступки: три раза в неделю она подавала на стол тонкие ломтики этого кукурузно-мясного деликатеса. Но при этом она отказывала мне в десерте и утром, и в обед, подавая его только на ужин.
Заметив в тот день, что готовится свинина, я был несказанно рад:
— Я хорошо поработал сегодня утром и готов к хорошему обеду. Как вкусно пахнет.
Мы лакомились жареными кусочками мяса с кетчупом, когда она спросила меня:
— Что же еще было в Нью-Йорке? Ты поведал мне только плохие новости.
— Миссис Мармелл сказала…
— А она была когда-нибудь замужем? Почему миссис?
— Не знаю. В Нью-Йорке многие молодые женщины так себя называют.
— Как ты думаешь, сколько ей лет?
Она все продолжала и продолжала задавать вопросы, пока не составила для себя точную картину того, как прошли две мои нью-йоркские встречи. Но я умолчал о заказах на «Каменные стены» за границей и о переиздании моих предыдущих книг. Я предоставил ей самой позвонить в те конторы и получить известия из первых рук. Я уже понял, что подобные звонки дают ей почувствовать себя в эпицентре моих дел.
Но одна новость была особенно хороша, чтобы держать ее в секрете:
— Есть кое-что, что меня очень порадовало. Богатая кинокомпания хочет купить права на «Изгнанного». Обещают создать высокохудожественный фильм. Рад буду обсудить это, если они позвонят.
Я затронул один из щекотливых вопросов в нашей семье. Эмма была заинтересована одновременно и в моей карьере и в том, чтобы я хорошо себя чувствовал и не переутомлялся. Поэтому она настояла, что сама будет просматривать мою почту и отвечать на телефонные звонки, таким образом она была в курсе моих дел с «Кинетик» и мисс Крейн. Но в последнее время я стал замечать, что особое удовольствие ей доставляло отвечать так: «Он работает. Позвоните позже». Она упивалась этим чувством ответственности за меня и сопричастности к моей работе. Конечно, если я слышал, как она это делает, я попросту ставил телефон к себе в кабинет и снимал трубку сам. Это раздражало ее, и она ворчала:
— Я стараюсь сделать так, чтобы тебе не мешали. Они могут позвонить и попозже.
— Зачем заставлять людей звонить дважды?
— Ты занят больше, чем они. Кроме того, у них есть секретарши, они и занимаются звонками.
По поводу звонков миссис Мармелл у нас все-таки было достигнуто соглашение:
— Я хочу, чтобы ты меня всегда с ней соединяла.
Эмма кивала, но все-таки успевала задать моему редактору два-три вопроса, прежде чем передать трубку мне.
Каждый день после обеда я читал «Филадельфия инкуайер», а три раза в неделю, когда Эмма выезжала за покупками и привозила «Нью-Йорк таймс», я не без удовольствия просматривал колонки, посвященные книгоиздательству. Я гораздо больше узнавал о «Кинетик» из «Таймс», чем от миссис Мармелл. Последние новости не были утешительными. Продолжали ходить слухи о «Рокленд ойл», о той самой компании, которая владела и «Кинетик», кроме своего основного бизнеса по бензину и производству бумаги. Доходы от последнего были скромны, и они собирались от него отделаться. Претендентами на покупку были два иностранных консорциума, которых привлекла дешевизна предприятия.
Примерно через час после обеда я ложился поспать. Эту привычку я приобрел, разменяв пятый десяток лет, — к трем часам я уже начинал чувствовать усталость. Мой доктор посоветовал мне тогда: «Даже самый короткий сон снимет напряжение и улучшит ваше самочувствие».
— Странно, — сказал я Эмме, — в понедельник и вторник в Нью-Йорке я вообще не отдыхал. Все дни были наполнены встречами и разговорами. Но я совсем не чувствовал усталости.
— А сейчас ты выглядишь утомленным.
— Да, это так. Ответишь на звонки? Мне надо поспать.
Проснувшись, я не мог понять, где я. На мгновение мне показалось, что на дворе утро и я проспал. Вскочив с постели, я помчался в ванную, но, взглянув в окно, понял, который сейчас час.
Надев рабочую одежду, я направился не в кабинет, а в мастерскую, примыкавшую к дому, которую я выстроил себе на гонорары от «Нечистой силы». Там стояла деревянная скамья, к спинке которой были прикреплены металлические крючки для различных инструментов. Черной краской я аккуратно нарисовал контуры каждого инструмента под соответствующим крючком, чтобы, закончив работу, легко убедиться, что все разложено по своим местам. То, что мой дом удобен, было и моей заслугой, так как я неплохо держал в руках не только авторучку.
Но в данный момент меня интересовали три магических знака с амбара Фенштермахеров, внимательно осмотрев которые я убедился, что каждый составит превосходное зрелище. На всех трех сохранилась краска, так что они предстали перед моими глазами точь-в-точь такими, какими они были в стародавние годы. Каждый из них имел различное предназначение, оберегал от разных бед.
Работа, которую я делал, разбита на три этапа. Первый — укрепить старое дерево, заполняя трещины специальным клеем, цвета я старался сохранить первоначальные, пусть и поблекшие от воздействия внешней среды, но мне не хотелось скрывать возраст знаков. Правда, в некоторых местах все-таки пришлось чуть-чуть обновить краску, но так, чтобы это не бросалось в глаза. Когда этот этап был завершен,
