— Нет. Только с мужчинами, и то не часто. Он настоящий затворник.
— Приводит ли он слова своей матери чаще, чем отца?
— Да, чаще. Мать билась за его образование, по крайней мере, так он говорит. Но я никогда не видела ее в колледже.
— Ловила ли ты его взгляд на себе, когда казалось, что ты не смотришь на него?
— Нет.
— Выходит ли он по вечерам? Один? Смотрит ли по сторонам?
— Тут я ничего не могу сказать. Когда бы я ни встретила его, он всегда направлялся либо в библиотеку, либо по книжным магазинам на Бродвее.
— Ты хочешь сказать, что он не относится к ночным тусовщикам, выискивающим, кого бы подцепить, мужчину или женщину?
— Мужчину?
— Кэйт, к чему, ты думаешь, я клоню? Сдается мне, что ты положила глаз на маменькиного сынка, который женится не раньше сорока, если женится вообще. Вот тебе мой совет — бросай это дело! Ты поставила не на ту лошадку.
Кэтлин поразмыслила над словами подруги и спросила:
— Ты хочешь сказать, что он гомосексуалист?
Ее вопрос настолько шокировал меня, что я чуть было не вскрикнул. За меня это сделала Сандра.
— Ради Бога, Кэтлин, — выпалила Сандра, — перестань нести чушь! Половина по-настоящему превосходных парней в Сан-Франциско не увлекаются девушками ни в двадцать, ни в сорок лет. Это незаурядные люди, и каждая из моих знакомых имеет двоих-троих таких друзей — пожалуй, самых надежных в мире. Принимай Карла таким, каков он есть, и делай все, что можешь, чтобы помочь ему, но не рассчитывай, что он женится на тебе.
— Кто говорил о женитьбе?
— Ты. К этому сводился смысл твоих ответов.
— И что, из них видно, что он нравится мне?
— Невооруженным глазом.
— И ты считаешь, что из этого не выйдет ничего конструктивного?
— Конструктивного? Выйдет. Если он возглавит кафедру в каком-нибудь приличном колледже, то может вспомнить о тебе и предложить место. Что же до того, чтобы он стал твоим любовником или мужем, то тут у тебя никаких шансов. Ни на первое, ни на второе.
— Что же мне делать?
— Поискать в другом месте.
Все оставшиеся месяцы Кэтлин была вежлива и даже дружелюбна со мной, но было также очевидно и то, что она рассматривает меня как ученого, который готовится с блеском защитить докторскую диссертацию и которого интересует только это. Мы, вероятно, останемся друзьями и даже будем переписываться, но то, что однажды я захочу жениться на ней, совершенно исключалось, и мы оба знали это.
В 1980 году, через два года после возвращения в Оксфорд, профессор Девлан прислал письмо, которое очень удивило меня:
«Я узнал в своей канцелярии, что можно оформить льготную поездку в Германию, Францию, Италию и Англию. У вас есть право воспользоваться ею для завершения своего образования. А я, возможно, смогу вырваться к концу вашего путешествия и присоединиться к вам, чтобы поразвлечься в Греции. Пожалуйста, скорректируйте свои планы так, чтобы принять это предложение. Вам необходимо облагораживающее воздействие этих великих мест».
Я поразился тому, что знаменитый профессор из Англии не только помнил меня, но и побеспокоился о том, чтобы организовать для меня такую интересную поездку. Пришлось спешно отправиться домой и обсудить с родителями, следует ли мне принимать это предложение.
— Карл, предложение еще даже не сделано, — здраво рассудила мать. — А ты уже навострил лыжи.
После общения с образованными людьми в университете меня коробило немецкое наречие родителей, и я сухо сказал:
— Я так предполагаю. Но если профессор Девлан говорит, что сделает что-то, то в этом не приходится сомневаться.
— Ты уже сообщил ему, что поедешь? — спросила мать.
— Нет, я хотел узнать вначале, что думаете вы с папой.
— Хорошо ли ты знаешь этого человека? — продолжала допытываться она.
— Он был моим преподавателем в течение полугода, вы же хорошо это помните. Лучшим из всех, кого я знал.
Но мама не унималась:
— Я видела ужасную передачу по телевизору. О том, что такое турецкая тюрьма. Мне просто не по себе после этого.
— Мама, те двое ребят из колледжа занимались контрабандой наркотиков.
Рассуждения отца были ближе к делу:
— Я думал, что в этом году тебе надо прежде всего подыскать себе место на будущее. Это твоя главная задача, сын. Оставайся дома и застолби себе место для работы.
Недовольный тем, что мне приходилось раньше времени раскрывать секрет, я сказал:
— Мой старый профессор в Мекленберге, вы знаете его, Хассельмайер, уходит в отставку и предложил меня на свое место. Он так энергично настаивал на моей кандидатуре, что администрация согласилась. Так что у меня есть место, и довольно приличное.
— Тогда, я думаю, тебе надо съездить в Европу, — отозвался отец. — Это прекрасная возможность увидеть Германию, откуда ты происходишь.
— Меня больше интересуют Франция и Италия.
— Что ж, это тоже интересно, — проворчал отец.
— И особенно Англия, поскольку я буду преподавать английский.
— В этом есть смысл, но в Англии столько высокомерия.
— А зачем это нужно Девлану? — Мама вновь оседлала своего конька. — Сколько ему лет?
— Лет сорок пять, наверное.
— С какой стати он захотел путешествовать с таким юнцом, как ты?
— Он ученый. Любит литературу и уверен, что я тоже. — Помолчав, я добавил: — Наверное, он хочет проверить свои суждения об американских писателях. Он говорил однажды, что собирается написать об этом очерк.
С благословения родителей — горячего со стороны отца и неохотного со стороны матери — я отправил телеграмму со своим согласием принять предложение Девлана, закрыл свою квартиру и самолетом «Пан Америкэн» прилетел в Англию, где провел сумасшедшую неделю в автобусных экскурсиях по «Стране озер» Вордсворта, Стратфорду Шекспира, графству Эссекс, где жил Харди, и дальним аллеям Лондона, прославленным Чарлзом Диккенсом, чьи произведения я не любил, но должен был знать на случай, если придется читать о нем лекции.
Затем пересек Ла-Манш и оказался в Германии, где провел неделю в неспешном знакомстве с культурными ценностями страны, из которой происходил мой род. Попав во Францию, я без особого успеха пытался найти следы Стендаля, Флобера и Бальзака, ибо, если Англия делает все, чтобы ее великие писатели не оставались незамеченными для приезжих, то Франция делает все, чтобы ее писатели не попадались им на глаза. Вместо этого я наслаждался неповторимой прелестью этой страны с ее величественной архитектурой и великолепными музеями.
Из Парижа я отправился на автобусе в Рим и всю дорогу заглядывал в географические карты, чтобы запомнить места, которые проезжал и которые мне предстояло до конца жизни упоминать в своих лекциях: Париж, Лион, Гренобль, Альпы, Флоренция, Сиена, Рим. Стараясь использовать только местные варианты
