наполнится пылью и пеплом, а тело станет безвольным, безжизненным, подчиняющимся только командам на послушание, которые будут передаваться через некий подсоединенный к ее мозгу электрод. Вот тогда она точно уж сойдет с ума и будет бездумно и бесшумно существовать на этом свете, как существуют многие сумасшедшие, напичканные наркотиками и успокоительными таблетками.
Пандора склонила голову и осторожно огляделась. — Что это, интересно, там за женщина, которая сидит в углу и слушает мужчину, тесно прижав свои колени к его коленям? Женщина одета в черное платье на пуговицах. Волосы зачесаны назад. На обоих зрачках, казалось, проступали следы катаракт. Вокруг рта залегли глубокие морщины. Уши женщины были крупными, заостренными кверху, с толстыми мочками и большими раковинами, которые вели, казалось, прямо в мозг. Пандора вдруг представила приливы и отливы мыслей в голове этой женщины.
— Кто эта женщина, Бен, вон там? — Пандора слегка толкнула своего собеседника локтем.
— Это мисс Мейзи, Пандора. Не смотри на нее, а то она тебя сглазит.
В этот момент их и заметила Джанин. Она недослушала чей-то заказ и быстро подошла к той части стойки, где расположились Пандора и Бен.
— Молодцы, что пришли, как и обещали!
— Есть ли новости от Окто, Джанин?
Джанин взяла стакан.
— Нет, — ответила она. — Но прилив сейчас хороший, и я совсем не волнуюсь. Говорят, что сюда прибывает какой-то «груз», но не думаю, что Окто с этим связан. Один раз на этом он уже прокололся. Может, я и ошибаюсь, Бен. Но моя дурацкая жизнь состоит из одних ошибок.
— Да все мы так живем.
Пандора рассмеялась.
— Точно. Хуже всего как раз то, что при всем при этом мы слишком много о себе мним. Так чем я могу помочь тебе, Джанин?
— Ты умеешь управляться с баром?
— Нет, но в барах я бывала частенько. Так что быстро освою это дело.
Джанин откинула крышку над проходом за стойку.
— Тогда заходи, если что будет непонятно — спрашивай.
Бен сидел и наблюдал за Пандорой. Ее лицо раскраснелось от солнца и напряжения. «Неужели кто-то мог додуматься поднять на нее руку? — недоумевал Бен. — Такое и представить себе невозможно». Пандора напоминала ему моллюска, лишившегося своей прочной защитной раковины. Однажды, будучи мальчишкой, Бен с друзьями поймал в море такого моллюска. Забавы ради они прицепили его за одну из выступавших мягких конечностей к бабушкиной бельевой веревке. По мере того как палящее солнце все больше и больше разогревало его белое блестящее тело, моллюск все слабее удерживал на себе спасительное убежище раковины. В конце концов он совсем потерял ее и остался висеть на веревке, беспомощный и открытый под пыткой солнечных лучей. На его голове были два длинных отростка с коричневыми глазками, которые, как казалось Бену, смотрели на него хоть и по-доброму, но с упреком. С того дня Бен, когда ел моллюсков, все время испытывал чувство вины за тот свой мальчишеский поступок. Слишком уж беззащитно выглядел моллюск, висевший на бельевой веревке. Ту же беззащитность чувствовал Бен и в Пандоре. По правде говоря, именно беззащитность пробуждала в Бене чувство нежности. Однако он знал, что не все люди такие, как он, — чувствительные и добрые. Поэтому Пандора могла своей беззащитностью навлечь на себя беду, кто-то мог захотеть обидеть ее. По мнению Бена, она вполне была способна попасть в положение какого-нибудь крошечного краба, оказавшегося вдруг вдали от своего домика-раковины. Многие предвидят угрожающие им опасности. Она же не догадывалась, что раковина — обязательное условие безопасности жизни.
Бен продолжал следить за тем, как Пандора двигается при свете ламп, освещавших стойку бара. Он смотрел в ее прекрасные зеленые глаза, сиявшие на узком лице, и сердце его бешено заколотилось. Как долго продлится счастливое время вместе с этой женщиной, что становилась ему все ближе и ближе с каждым днем? Их отношения пугали, удивляли и радовали одновременно. Гораздо чаще он переживал мгновения чисто плотского влечения к той или иной заезжей женщине с красивыми ногами или роскошной грудью. «Приезжие нам лишь для того, чтобы на них практиковаться в любви, — говорили ему старики. — А вот жениться нужно на своих женщинах, на островитянках. Именно наши девушки хранят обычаи предков». Бен всегда внимательно слушал советы стариков, но вопреки самым страстным уговорам и ловким соблазнам, на какие пускались некоторые красивейшие островитянки, самое большее, что Бен позволял себе наедине с ними, были нежные ласки его пальцев, проникавшие в самые заповедные, влажные, пылающие от страсти места готовых отдаться женщин.
В последние десять лет, за исключением той душещипательной истории с девушкой из Флориды, Бен занимался в основном хорошо оплачиваемым сексом с приезжавшими на остров туристками. Он, правда, так и не уподобился Зигги — местному жиголо, дамскому угоднику. Огромного роста, со здоровенными мускулистыми бедрами, Зигги, выпив приличное количество рома, любил поорать, побуянить, устрашающе постучать себя кулаком в грудь. Сегодня он как раз был в баре и гулял вовсю. Несколько женщин, визжа, висели на его могучих бицепсах.
Пандора налила в один из стаканов ром и кока-колу и, улыбнувшись, взглянула на Бена. В ее улыбке совсем не было страха. Она даже не замечала стоявшего вокруг гвалта. Может быть, с надеждой подумал Бен, ему удастся научить Пандору защищаться, может, с его помощью она сумеет построить себе надежный панцирь-убежище. А пока этого нет, он мог бы взять на себя роль ее защитника, хранителя от зла.
Пандора увидела, как к бару подошли двое мужчин, что недавно беседовали с Джанин. Один из них наклонился и шепотом спросил:
— Марк здесь?
Глаза Джанин блеснули. Она подняла голову.
— Он там, на берегу у рыбацкой лодки, — ответила женщина.
— А у него есть «это»? Ну то, что нам надо? — Спрашивающий подергивался и шмыгал носом, глаза его покраснели и слезились.
— У Марка есть все, — сказала Джанин невозмутимо. Она с улыбкой проводила мужчин взглядом. — Клиент всегда прав! — воскликнула она, передразнивая бравурные интонации американских рекламных роликов. — Веселой ночи вам, ребята!
Пандора вздрогнула. Неужели в этом раю не все так замечательно, как это может показаться сначала?
Постепенно благодаря хижине Бена (и, в частности, уютному гамаку, висевшему на крыльце), ее жизнь на острове стала приобретать черты некоей упорядоченности и целенаправленности. Крошечная хижина из досок, построенная когда-то дедом Бена, располагалась на южной оконечности острова. Веранда выходила на море, удачно огороженное дугообразной стеной рифа, а потому всегда остававшееся прозрачным и спокойным. Эта хижина превратилась для Пандоры в святое место. Чистоту в своем жилище Бен поддерживал идеальную; он и в этом не походил на грязнулю Ричарда. Хижина как будто светилась, исполненная гордости. Все ее уголки были надраены до блеска, а посредине красовалась коллекция раковин, собранных Беном на морском дне. Пахло в хижине свежим жасмином и цветами, которые бабушка Бена приносила ему.
Пандора лежала в гамаке, натянутом между двумя обрамлявшими крыльцо хижины столбами, и лениво покачивала ногой. В горячем воздухе не чувствовалось и намека на ветер. Был час дня, безоблачного и безветренного дня. Птицы молчали, скрываясь от зноя в тени пальмовых ветвей или многочисленных норах на поверхности вулканических скал. Всю эту неделю Бен работал по найму, что-то делал для Министерства общественных работ. Каждый день Пандора давала ему с собой что-нибудь перекусить, обычно это были сахарные бананы, домашние булочки и соленая говядина.
Пандора не замечала, что ее волосы сбились в бесформенную массу мокрых завитушек. Она рисовала в своем воображении картины того, как Бен вместе с остальной бригадой сидит на корточках где-нибудь в тени великолепных деревьев, называвшихся здесь «гордость Ямайки», под их зелено-голубыми огромными листьями, с трудом удерживающими разбросанные по ветвям тяжелые ярко-красные цветы. Часто ветви «гордости Ямайки», росшей у дороги рядом с хижиной Бена, склонялись над ней так низко, что дарили
