завершения своих двухгодичных контрактов, чтобы поскорее убраться восвояси. При этом они обосновывали провал своих преподавательских усилий чем угодно, но только не отсутствием у себя желания преподавать. Обо всем этом Пандора знала от двух учителей, которые действительно ответственно относились к работе. Как раз эти двое на коктейле стояли обособленно, в стороне: прочие представители учительского корпуса откровенно чурались их.
На острове жило несколько чрезвычайно богатых семей, понастроивших себе большие дома. Они всегда пользовались соревнованиями по ловле марлинов, еще называвшимися «миллионнодолларовой рыбалкой», чтобы на время открыть двери своих поместий и закатить пару-тройку шикарных коктейлей. Ни одна из этих семей, однако, не питала к самому острову ни малейшего интереса и не вкладывала ни пенса в его развитие. Вопреки этому обстоятельству, губернатор был с ними предельно внимателен, жал руки, не обращая и взгляда в сторону маленьких депутаций, нижайше просивших о финансовой поддержке тех или иных нужных острову проектов, например об улучшении авиасообщения Малого Яйца с внешним миром.
— Пошли, Моника. — Пандора почувствовала, как и ее кто-то обнял за плечи. Это оказался Чак. — Давайте-ка отобедаем на халяву за счет этих беспардонных бюрократишек с Большого Яйца. Как вы на это смотрите, а? — Пандора и так понимала, что вынуждена будет, по крайней мере, отсидеть здесь с матерью весь сегодняшний обед. Участие же Чака, по ее мнению, должно было немного скрасить эту скучную перспективу.
Пока они поглощали одно за другим подававшиеся блюда, в том числе курицу с соусом карри и жареные бататы, Пандора с удивлением заметила, что Чак, как он ни пытался скрыть это постоянными выкриками и шуточками, видимо, действительно испытывал удовольствие от общения с ее матерью. Да и Моника в присутствии Чака чувствовала себя удивительно раскованно. При нем она не испытывала нужды задираться или, напротив, подыскивать какие-то защитные аргументы. Особенно забавляло Монику грубоватое, слишком прямолинейное восприятие Чаком жизненных проблем. В то же время, сам Чак, казалось, был готов отказаться в угоду ее мелочным капризам от многих своих дурных привычек. Так, заметила Пандора, при Монике он совершенно перестал пить пиво из горлышка бутылки.
После кофе, но еще до произнесения завершающих речей, Пандора предпочла исчезнуть. Она была уверена, что Бен к этому моменту, конечно же, уже ушел. И все же ей страшно хотелось застать их на причале всех троих — Бена, Окто и Джанин. Она сняла туфли на каблуках, помянула недобрым словом натертые ими мозоли и побежала прямиком к бухте.
Выбежав из-за поворота, она увидела, что зрители уже давно разошлись. Луна стояла высоко в небе, бросая холодный свет на огромную рыбину, все еще свисавшую с крюка весов. Подойдя ближе, Пандора разглядела Окто, сидевшего на высоком стуле рядом с весами. Могучими руками он обхватил голову мертвой рыбины.
— Это была чертовски хорошая схватка, друг, — приговаривал Окто. — Чертовски хорошая схватка.
Тут только Пандора поняла, что Окто плачет.
Она прошла на цыпочках к катеру, где нашла Джанин и Бена, сидевших в лунном свете.
— Что с Окто? — спросила пораженная Пандора.
— Он победил, — медленно выговорил Бен. — Окто победил. Теперь он должен жить дальше. И это причиняет ему боль.
Джанин притянула Пандору к себе.
— Слушай, отведи-ка Бена домой. А я здесь подожду Окто. Чуть позже он придет в себя, и я смогу накормить его.
Пандора помогла Бену подняться. Вместе они прошли мимо рыбины, отливающей серебром в лунном свете. Оба глаза рыбины словно все еще смотрели на Пандору. Этот марлин уже больше не выйдет на бой. Но в мире еще предостаточно существ с такими же глазами, готовыми к бою. Норман, Маркус. Вот только у Ричарда были совсем другие глаза.
Глава двадцать шестая
Сны Пандоры в эту ночь сменялись один другим. Сначала привиделась большая рыба, потом Маркус, воспоминания о котором заставляли беспокойно ворочаться и стонать во сне. Еще ей вспоминались те рыбы, что они с Ричардом видели в реке около Девона, где отдыхали от суматохи бостонского существования, от напряжения журналистской работы мужа. Эти воспоминания были гораздо счастливее.
Ночь тянулась бесконечно. Бен, однако, ни разу не проснулся. Он так устал, что лежал совершенно неподвижно на спине. Пандора же несколько раз вставала, в основном потому, что сны казались ей очень уж реальными и она думала, стоит ей не подняться на ноги и не пройтись, один из снов может просто поглотить ее, утопить навеки в своем ужасе.
После столь прекрасно проведенного дня вид великолепной рыбы, свисавшей с крюка на причале, разбудил множество не до конца осознанных страхов в ее душе. Сама Пандора порой удивлялась, почему она всегда так непросто воспринимала окружающее, что во многом осложняло ее жизнь. Ведь и у других ее сверстниц бывали вздорные мамаши, но другие девочки просто передергивали плечами и продолжали жить своей нормальной жизнью. Других женщин тоже, случалось, били. Некоторые, как и Пандора, впадали в фатализм, принимая судьбу такой, какая она есть. Например, женщины, которых Пандоры встретила в лечебной группе Маркуса, тоже соглашались терпеть большую часть того, что он им навязывал. Некоторым это даже нравилось. Но ведь никто из этих женщин не вышел за Маркуса замуж. Только Пандора. Почему же, черт возьми, она вышла замуж за Маркуса? С этой мыслью Пандора проследовала на веранду, держа в руке чашку благоухающего кофе.
До восхода оставалось еще часа два, ночь была прохладной, на темном небе сверкали звезды. Звезда Пандоры блистала ярче остальных. «Маркус раскусил меня с первого взгляда», — думала Пандора. Он сразу понял причины ее страдания, слабостей, отметил раны ее души. Не ускользнули от него и ее достоинства. В основном эти достоинства были там, где она воздвигала в своей душе линию обороны против атак матери. Что же касается страданий Пандоры, ее переживаний, то Маркус сразу отметил, что вызваны они, конечно, уходом отца и последовавшей потом катастрофой с ее первым браком. Но в целом Маркус увидел в Пандоре женщину весьма доступную той психологической лепке, которую он задумал.
Сам Маркус тоже, конечно, был не совсем нормальным. Маленьким мальчиком он мучил животных. Эта информация всплыла лишь на суде, но, вероятно, еще ухаживая за Пандорой, он с радостью понял, что его невеста исключительно подходящий объект для издевательств. Желание физически покалечить жену у Маркуса, вероятно, всегда было и, видимо, он частенько задумывался над тем, не сломать ли Пандоре ногу, тем более что она достаточно терпеливо переносила боль. Она была словно муха, которых он ловил когда- то, выдергивая затем одну за другой их лапки.
Пандора сносила его сексуальные атаки без звука. Гораздо труднее было ей отворачиваться и прятать от мужа глаза, полные слез. Это случалось, когда он, отходя от очередного приступа пещерной ярости, начинал вдруг страшно ругать ее. При этом Пандоре часто казалось, что Маркус прав, ведь он, как-никак, был психиатром.
Такого рода развлечениями ее муж занимался за семейными обедами в их собственном особняке. Пандора терпеть не могла этих обедов. Прислуга подавала им блюда, а затем уходила из дома. И тогда медленно, сквозь зубы Маркус начинал говорить Пандоре все, что он о ней думал. Обороняясь, она пила все больше и больше вина. Со временем монолог Маркуса иссякал, поскольку тема ему наскучивала. В начале таких обедов перед ним сидела симпатичная, хотя и немного нервная женщина, с пышными волосами, обрамлявшими лицо, и неспокойными зелеными глазами. А несколько часов спустя, когда она превращалась в какое-то дряхлое существо, словно бы вытряхнутое из своего панциря и мало понимающее, что с ним происходит, Маркус приказывал убираться в постель.
— Я поеду прогуляюсь, — говорил он в таких случаях. — Ты мне надоела.
С большим облегчением слышала она стук дверцы его автомобиля и шуршание шин по гальке у
