– Ну не ты, тогда другой, – усмехнулся капитан, – желающие всегда найдутся. И проблема сразу снимается – истребление микробов силами других микробов не представляет никакого труда. Так я тебя понял?
– Ну конечно! – воскликнул Рубик. обрадованный сообразительностью капитана. – Кому же не ясно?
– Вот только, – помедлил капитан, – я хотел бы задать тебе один вопрос…
– Пожалуйста, – великодушно разрешил Рубик.
– А это самое переселение, как ты думаешь, скоро можно будет осуществить?
Рубик наморщил лоб и стал шевелить губами, производя какие-то расчеты.
– Думаю, лет через двенадцать-пятнадцать. Пятнадцать – это максимум, – сказал он твердо.
– Ну тогда спасибо. Ты меня очень порадовал. Я надеюсь, что еще доживу.
– Конечно, доживете, – заверил Рубик. – И вообще люди скоро придумают бессмертие, – добавил он, чтобы еще более осчастливить капитана. – Это вопрос не очень далекого будущего…
– Тогда еще один вопрос… А как ты понимаешь бессмертие?
На этот раз Рубик задумался несколько дольше, чем обычно. Вопрос оказался слишком сложным. Рубик потрогал книгу Фабра, но отодвинул ее. Там едва ли можно было найти ответ. Он стал теребить свой нос, пытаясь таким образом помочь процессу мышления. Капитан переводил взгляд с одного на другого: а вы что думаете на этот счет?
Диогену снова не терпелось отличиться, а поскольку своих мыслей о бессмертии у него не было, он уставился на Даньку, настроив свои музыкальные уши на подсказку. Но Данька про бессмертие еще никогда не думал, а только вспомнил, как однажды одна старушка во дворе сказала другой: «Бессмертие в наших детях». И только он об этом вспомнил, как Диоген закричал:
– А вот одна старушка сказала: бессмертие в наших детях!
Данька изумленно поглядел на Диогена: вот это да! Впрочем, удивляться было нечего: однажды Диоген по его телепатической подсказке наизусть читал на уроке большой отрывок из «Мцыри», а тут он стоял почти рядом и специально подслушивал его мысли, чтобы снова заработать леденец!
– Да, да, – сказал капитан задумчиво, – в словах старушки что-то есть.
В это время Рубик оставил в покое свой нос и поднял на капитана сверкающие мыслью глаза.
– Бессмертие – это знаете что?.. – Он сделал паузу. – Это когда человек делает открытие в науке! Если открыть новый закон, тогда не страшно умереть, тогда ты все равно останешься, правда?
– Да, да, – согласился капитан, – в этом тоже что-то, безусловно, есть. А вот как быть людям, которые не открывают новых законов? Или тем, у кого нет детей?
Ребята опять задумались, но в голову ничего путного не приходило.
– Может быть, есть какое-то бессмертие и для них? – спросил капитан, переводя глаза с одного на другого. – Может, для них оно в том, чтобы просто хорошо и честно прожить свою жизнь и оставить о себе добрую память? Ты согласен со мной, Даня?
Данька почувствовал странное беспокойство. Глаза его стали рассеянными и невидящими. Он согласен, конечно, и со старушкой, и с Рубиком, и с капитаном. Но в то же время он догадывался, что есть еще и другое бессмертие, но вот какое именно, пока еще толком не знал. Чувствовал, что есть, но не находил подходящих слов. И капитан понял, что Данька думает о чем-то важном, но не торопится свои мысли облекать в случайные слова. Он вытащил из коробки леденец, сдул с него крошки и вручил Даньке, хотя тот так ничего и не произнес.
– Это тебе аванс, – сказал капитан. – А Рубику, так и быть, выдадим самый большой леденец. За то, что своими микробами навел нас на такую замечательную тему. Об этом, между прочим, скажу вам по секрету, думали и думают лучшие умы человечества. Ну, кто еще в нашем диспуте хочет сказать свое слово?
Все обернулись в сторону рубки, где рядом с Марком сидел Иван. Иван слышал весь разговор о пиратах, генах и бессмертии, но участвовать в нем не собирался. Марк открыл дверь рубки и вытолкнул Ваню «на ринг». Плечистый, сутуловатый от тяготившей его силы, он мог легко расшвырять шайку хулиганов, но говорить был не мастер.
– Тише, Чапай думать будет!
– Иван, не робей!
Ваня беспомощно улыбался, не зная, чего хотят от него. Он так сконфузился, что Даньке стало его жалко. Ивана надо было выручать. И, набрав воздуха в грудь, Данька уставился в Ванин затылок и послал в мозжечок сильный телепатический сигнал: «Ваня, не тушуйся!»
– А я не тушуюсь, – сказал Ваня, не понимая, откуда в него влетело это слово.
«Молодец, Ваня! Точка!» – молча похвалил его Данька.
– Точка! – повторил за ним Ваня, кивая головой.
– С запятой? – спросил Марк, подмигивая.
«Без всякой запятой, а просто точка!» – подсказывал Данька.
– Просто точка! – повторил послушно Ваня.
– Вот и я говорю: с запятой, – сказал Марк, издеваясь.
«Ваня, спроси его: а щелбана не хочешь?» – подсказывал Данька.
– А щелбана не хочешь? – спросил Ваня сдвигая брови.
– Вас понял! Вас понял! – заюлил Марк, чувствуя, что ему несдобровать.
«Ну теперь все!» – вздохнул Данька.
– Все! – сказал Ваня, успокаиваясь.
– А я что говорю? Конечно, все, – согласился Марк.
Капитан молча наблюдал всю эту сцену и хмурился. Ему не нравилось, что над Ваней смеются.
– Маловато вы еще знаете Ивана…
Ребята в самом деле еще плохо знали друг друга, а Ваню – меньше всех.
Его родители погибли от взрыва в котельной, когда ему не было и десяти лет. Из детского дома, куда его отправили, он сбежал и долго бродяжничал, кочевал по родичам, жил одно время у лесника на кордоне, а когда ему исполнилось четырнадцать лет, вернулся домой. Однако не поладил с теткой, хранившей квартиру, пропадал на улице, пока не попал на учет в детскую комнату милиции. Оттуда-то и взял его к себе капитан и определил механиком на катер «Веселые пескари».
Ваня умел малярить, плотничать, слесарить и вскоре стал на катере незаменимым человеком. К капитану он привязался, как к родному отцу. И капитан жалел его, пожалуй, больше, чем других. Иван, видно, крепко помнил своих погибших родителей и всю свою неистраченную детскую любовь к ним перенес на капитана. Он готов был за него в огонь и воду. Только один капитан знал, какая нежная душа жила в этом рано повзрослевшем подростке.
Данька не удивился тому, что Ваня оказался так восприимчив к телепатическим приказам. Не он один! А вот то, что капитан не разделяет веселья Марка, Данька почувствовал первый. И ему стало неловко и стыдно за Марка, который самодовольно ухмылялся, радуясь, что посадил Ивана в калошу.
Данька теперь нисколько не сомневался в своем телепатическом могуществе. На Диогене, Руби-ке, Иване он испробовал его, теперь оставалось проверить только на Марке. Данька глубоко вздохнул, уставился Марку в затылок и сказал про себя: «Повернись, невежда, к Ване и попроси у него прощения, нахал!»
Марк, стоявший у штурвала, не шелохнулся.
Данька напрягся и проник в самую глубину мозжечка: «Извинись, говорю тебе, а то хуже будет!»
Но Марк и не поежился даже.
Данька устал от напряжения и расслабился. В самом деле, отчего Марк не поддается? Может, он толстокожий и нечувствительный?
Рулевой, помощник капитана, Марк почему-то пользовался особым его расположением. Капитан иногда подолгу не вылезал из берлоги – так он называл каюту, и тогда никто не видел, когда он вставал и когда засыпал. Он уходил в свои блокноты и книги, словно в изолятор с толстыми стенами, в который не проникали никакие звуки. И в эти долгие его «отлучки» всеми делами на катере заправлял Марк. Чем же он заслужил такую честь? Откуда появился здесь? Почему так доверял ему капитан?
Личность Марка заинтриговала Даньку необыкновенно. И это было похоже на жажду, которую нужно
