Холодный поцелуй смерти

меня резко открыть глаза.

Красно-черно-розовая мгла рассеялась, и я увидела собственное ошарашенное отражение в огромном зеркале на потолке. Разглядев подробности, я вытаращилась еще сильнее. Я лежала на застеленной черным атласом кровати размером с небольшое футбольное поле. В тыльную сторону левой руки была воткнута капельница с прозрачной жидкостью, прилепленная пластырем, к груди крепились три датчика от сердечного монитора — куда уходили провода, мне было не видно. Мою медовую кожу сплошь покрывали желто-зеленые синяки, которые перемежались с блестящими розовыми участками, напоминавшими поджившие ожоги.

Вид у меня оставлял желать лучшего, — честно говоря, чудовище Франкенштейна наверняка выглядело пристойнее. В довершение дикой картины одета я была в облегающий красный атласный пеньюар, совершенно не подходящий к моим янтарного цвета волосам — подпаленным и всклокоченным. Ко всему прочему, облегающая красная ночнушка была мне на пару размеров велика в области бюста и распахивалась спереди, не оставляя простора ничьему воображению. Прочий интерьер комнаты был до тошноты выдержан в той же черно-красной гамме — и ковер, и стены, и даже узорчатые шторы, обрамлявшие огромные, от пола до потолка, окна и предрассветное небо. Бе. Да, это точно сон: больничные палаты редко оформляют как провинциальные дома терпимости.

— Доброе утро, Женевьева.

Граф сидел на краю постели, светлые волосы падали на бледный аристократический лоб, голубизна пикейной рубашки подчеркивала лазурный оттенок глаз. Синий блейзер и серые мягкие брюки завершали образ «светского льва на отдыхе в загородном имении» — только этот образ был иллюзией: на самом деле Граф венчал своей особой пищевую пирамиду лондонских вампиров — по крайней мере до того, как я его убила. Тьфу, пропасть. Ну почему мне не снятся нормальные страшные сны — например, когда бежишь по дикому лесу, а за тобой гонится безымянное зубастое нечто, — вместо сюрреалистических снов с участием покойных вампиров посреди диких больнично-бордельных декораций?

Граф широко улыбнулся, сверкнув клыками:

— Я начал было беспокоиться за вас, дорогая. Мне уже довольно долго не удавалось пробудить вас к жизни, как я ни старался.

— Отвали, — ответила я, но получилось что-то вроде «ава-а-а-а-и».

— Так я и знал, что вы будете рады меня видеть. — Граф похлопал меня по ляжке, прикрытой красным атласом. — Хочу вас успокоить — я не сон и не галлюцинация, вызванная болеутоляющими… — он приподнял мою безвольную руку с простыни, — …несмотря на то что ваш организм насыщен морфином. — Тут он пережал капельницу, и меня снова охватила острая боль.

— Уберируу… — выдавила я, мечтая, чтобы он сказал «Пуфф!» и растворился в воздухе — или что там полагается делать воображаемым мертвым вампирам.

— Вижу, вам трудно с этим свыкнуться. — Граф выпустил мою руку, и мы оба проследили взглядами, как она упала на постель и чуть спружинила. — Признаться, мне и самому поначалу было нелегко, однако в конце концов я примирился с мыслью, что в действительности не умер.

Боль в руке утихла, и я попыталась перевернуться на бок, чтобы снова окунуться в мерцающую дымку и положить конец кошмару. Но попыталась я только в мыслях. Тело осталось лежать как было. Сверху на меня уставились собственные перепуганные глаза — я поняла, что не могу пошевелиться, сердце тяжко ухнуло, ужас вполз в душу на острых как бритва когтях, лишь немного притуплённых лекарствами. Может быть, это и не сон.

— Явиделакакгоблиныразвеялипрах…

Слова слипались, но кое-как управлять языком я уже могла.

— Да, конечно, видели. Это был довольно-таки неприятный сюрприз. — Граф пригладил ладонью лацкан блейзера. — Куда приятнее было обнаружить, что я не вполне покинул бренный мир… то есть, в моем случае, нетленный мир, — сострил он и опять сверкнул клыками.

— Ажалкочтонепокинул, — с отвращением проговорила я.

Граф вздохнул:

— Лекарства помутили ваш разум, дорогая. Как это огорчительно: я как раз собирался переговорить с вами. Позвольте мне исправить положение.

Он снова взял меня за руку — и выдернул капельницу. Охваченная ватным ужасом, я безуспешно пыталась сопротивляться, а вампир между тем обнюхал мне внутреннюю сторону запястья.

— Ах, как восхитительно сладка ваша кровь — как всегда, несмотря на лекарства…

Рядом с острыми волчьими резцами выдвинулись два ядовитых зуба, тоненькие, как иглы. Крепко ухватив меня за локоть, Граф вонзил в меня все четыре клыка.

Меня пронзила боль, руки и ноги затрепыхались, будто умирающие рыбы. Мозг посылал мышцам команду «Сражайся!», но сигнал проходил совсем слабо. Я завизжала, но Граф накрыл мне лицо ладонью и приглушил крик, снова вдавив голову в черные атласные подушки. Потом мир подернулся дымкой и замерцал — яд наводнил кровь, кувалдой ударил в сердце, боль исчезла, сменившись напряженным ожиданием наслаждения. Сердце колотилось все быстрее. Жар и страсть захлестнули тело, кожа запылала от гормональной бури.

Граф откинул голову и резко втянул воздух.

— Вы же знаете, как это действует, правда, дорогая? В вашей крови столько моего яда, что организм постоянно будет жаждать чувственной разрядки, однако достичь ее сможет лишь в то время, когда я буду вкушать вас. — Он нагнулся, распахнул мою ночнушку и с улыбкой ущипнул меня за левый сосок. Я так и выгнулась навстречу его руке, едва не лопнув от смеси боли и наслаждения. — Разумеется, с моей стороны было бы неучтиво воспользоваться вашим нынешним состоянием, ведь вы не можете защищаться. — Граф удовлетворенно вздохнул и слизнул с нижней губы капельку моей крови. — Но как поучительно узнать, что я, так сказать, не утратил хватки.

Я едва не дала слабину и не начала его просить, чтобы он укусил меня еще раз, — организм пытался переработать яд, и меня всю трясло. Это как любой наркотик: чем больше получаешь, тем больше нужно, а вампирам только на руку сделать так, чтобы пища сама всюду шла за тобой, словно налитые кровью овцы за пастухом: если с каждым укусом впрыскивать капельку яда, овцы будут здоровы и веселы — и станут, безмозглые, просить добавки.

А этот мерзавец впрыснул мне вовсе не капельку. Будь я человеком, недалеко было бы и до инфаркта.

Вот она, главная причина, по которой вампиры так стремятся обеспечить себе эту роскошь — кровь волшебного народа: дело не в магии и не в том, что мы, дескать, вкуснее людей.

Просто мы дольше не умираем.

Ведь гораздо веселее, если твоя жертва останется жить, какую бы пытку ты ни придумал. А завести меня до предела и бросить — это тоже такая пытка.

— Гад, — выдохнула я наконец.

— Ну, ну, дорогая. — Он предостерегающе положил руку мне на живот. Желание так и пронзило меня, из горла сам собой вырвался отчаянный стон. — Я бы предпочел, чтобы вы выражали свои мысли более изысканно, тогда наши свидания будут проходить куда как приятнее.

Я с трудом перевела дух, потом еще раз, заставляя себя не обращать внимания на спазмы страсти во всем теле. От яда лекарственный туман в голове и в теле рассеялся. Если бежать очень быстро, может быть, удастся спастись…

Но я же не могу пошевелиться.

Страх навалился на меня всей тяжестью.

Граф может делать со мной все, что хочет.

Паника сдавила горло.

Я не могу ему помешать.

Я глотнула воздуха — успокойся… — мне снова захотелось завизжать — спокойно, спокойно… — глаза защипало. Я вытаращилась, чтобы слезы не хлынули, чтобы не сделать Графу приятное, но все равно почувствовала, как влага катится по щеке.

Граф наблюдал за мной — голубые глаза смотрели холодно, отстраненно.

Потекла вторая слеза.