тела заодно с прочими.
Я
Стена выгнулась внутрь и взорвалась, по всей комнате разлетелись кирпичи и камни, и в прорыв размером с канализационный люк хлынул поток мутной воды, сметая все на своем пути.
К нашей компании присоединилась Темза.
Тавишу и вампирам ничего не грозит — они не утонут, как и призраки, которые уже мертвы. Боялась я больше всего за троих людей — я надеялась, что Грейс, Бабочка и парнишка из цветочной лавки плавают лучше меня.
В считаные секунды вода уже бурлила на уровне моих коленей, поднялась до бедер. Я повернулась посмотреть на Графа, унимая дрожь страха и надежды.
Он стоял в ревущем потоке, и на лице у него по-прежнему играла снисходительная улыбка, как будто вода для него не более чем детская шалость на Хеллоуин.
Зараза! А я-то так рассчитывала…
— Демон! — закричала я. — По Закону Реки все души, находящиеся здесь, принадлежат этому кельпи — так заявляю я от его имени!
Лицо у него подернулось рябью, на месте глаз засверкали пылающие красные дыры, рот растянулся, за ним открылась чернота бездны, и вода вокруг него забурлила, закипела, повалила паром, — и он двинулся на меня. Я схватила свободной рукой колдовской кинжал и, молясь всем богам, кто только меня слышит, подпустила его поближе и вонзила ему в грудь оба клинка одновременно.
Волны Темзы сомкнулись у меня над головой.
ЭПИЛОГ
Очнувшись, я увидела небо, сверкавшее переливчатыми радужными огнями, но на этот раз из тумана на меня смотрел не ангел, а кто-то другой — до странности бесформенный и гладкий, как будто незаконченная скульптура. Я поморгала, и лицо надо мной приобрело более привычные очертания; радужные огни отражались мокрыми пятнами на отполированной до блеска коже, а в расщелине рта, растянувшегося в улыбке, показались истертые пеньки коричневых зубов, и я узнала мистера Трэверса, владельца дома, где я снимаю квартиру.
— Привет, Дженни, — громко пророкотал он, перекрывая грохот и вой фейерверков. На носу у него накопилась капелька воды и шлепнулась мне на щеку. — Рад снова видеть тебя в мире живых.
Над его головой какофонией многоцветных звезд затрещала новая волна фейерверков.
Желудок у меня взбунтовался, я перекатилась на живот, закашлялась, и меня вырвало, рот обожгло тухлым привкусом серы и речной воды.
— Ну ничего, ничего, зато вся дрянь наружу выйдет… — Огромная ручища хлопала меня по спине. — Кишки тебе еще спасибо скажут.
Сейчас я стою в сквере у церкви Святого Павла в Ковент-Гарден. Здесь тихо, лишь издалека доносится приглушенный гул машин. Светит солнце, но ноябрьский ветер веет холодом, предвещая близкую зиму. Трава под ногами похрустывает от инея, изо рта поднимается пар. То и дело я вспоминаю, как вокруг бурлила и кипела вода, но отгоняю эти мысли прочь, прячу в потайную шкатулку, поворачиваю ключ. Демона больше нет. По крайней мере пока. Змеи под кожей притихли, и мистер Трэверс смотрит на меня с печальной, заботливой улыбкой и протягивает розовый картонный фунтик-подсвечник. Я беру его онемевшими от холода пальцами и держу перед собой, словно факел надежды.
День Всех Святых.
Мы пришли помолиться за мертвых.
Мистер Трэверс подносит тонкую свечку к моей, и я гляжу, как вспыхивает воск от крошечного яркого огонька. Рука у меня дрожит, и на лице мистера Трэверса появляются глубокие тревожные трещины. Над карнизом бровей поднимается озабоченное облачко пыли, и он оглядывается вокруг, словно раздумывая, не надо ли кого-нибудь позвать. Но потом он снова смотрит на меня своими теплыми бежевыми глазами и улыбается медленной, осторожной улыбкой, и треплет меня по плечу.
Начинается служба, и слова поднимаются и опускаются вокруг меня, словно прилив и отлив далекого моря.
Этой ночью нас спасли тролли — они попрыгали в мутную реку прямо с моста, где праздновали Хеллоуин. Мистер Трэверс не отходил от меня ни на секунду с тех самых пор, как вытащил из катакомб под мостом. Он говорит мне, что мы, волшебный народ, теперь герои, об этом во всех газетах написано. Заголовок в одной из них гласит: «Сида против демона. Хеллоуинский кошмар наяву». В другой — «Полуночная тревога сплотила наяд и ведьм» и дальше мелким шрифтом: «Если бы демон вырвался на свободу, он опустошил бы Лондон, однако ведьмы и наяды объединили усилия и очертили магический круг и на суше, и в воде». Естественно, не все статьи хвалебные: «Лондонский мост снова рухнул! Мост закрыт на неопределенный срок для капитального ремонта. Налогоплательщикам это обойдется…»
Парнишка из цветочной лавки, его зовут Колин, сейчас лечится в «Надежде» — у него шок, а в остальном он отделался легкими ушибами и ссадинами. Кроме того, врачи опасаются, что заплыв в октябрьской Темзе может плохо сказаться на его здоровье.
Бобби и Розу пока так и не нашли. Все сходятся на том, что их унесло течением, а поскольку оба в тот момент были без чувств — Розина душа заключалась в золотом медальоне, а Бобби был оглушен моими шальными чарами, — оба оказались во власти реки. Наяды обшарили все обычные места, где оказываются утопленники, но поиски не увенчались успехом. Конечно, вполне возможно, что Роза может находиться под водой сколько угодно, ей почти двести лет от роду, но у Бобби шансов куда меньше. Компания его фанатов с сегодняшнего заката до завтрашнего восхода устроила радения со свечами.
Шэрон, моя Бабочка, все-таки погибла. Наяды нашли ее тело под грудой кирпича, в которую превратилась стена после взрыва. Пока что ее призрака не видели среди прочих духов и теней, которые, по словам наяд, снова бродят по туннелям у основания моста. Дарий, ее Дарил, отсиживается в СОС-тауне, в притоне, где она жила с другими Бабочками. Вообще-то, я не давала слова присматривать за ним, но все равно его сдержу. Скоро.
Бывшему констеблю Дженет Симе предъявлено обвинение в убийстве Томаса, ее приятеля-пекаря, — популярные газетенки тут же окрестили случившееся «убийством в порыве страсти», — а также в убийстве ведьмы Уилкокс, ее бабки со стороны матери. Мистер Трэверс рассказывает мне, что сейчас решают, сжечь ее на костре или нет. Строго говоря, она не ведьма, а ведьмина дочь, но к ней перешли способности ее бабушки, поэтому она опасна для общества настолько, что держать ее в камере рискованно, даже под самой сильной магической защитой.
Яйцо Фаберже не нашли.
Толпа приходит в движение, и я снова возвращаюсь в этот ясный холодный ноябрьский день. Ведьмы блистают отсутствием.
Мой взгляд скользит по шеренге троллей к стене церкви, где собрались представители лондонского волшебного народа. Впереди, у всех на виду, сидит гладкошерстная серебристо-серая собака — острые уши насторожены, серые глаза спокойны и проницательны. Рядом с ней — леди Мериэль, чьи ниспадающие водопадом волосы почти прозрачны в дневном свете, а за ее спиной веером выстроились полдюжины придворных наяд, облаченных в костюмы из жесткой акульей кожи и в Очарование, делающее их похожими на людей.
Здесь и леди Изабелла; на лбу у нее крошечная круглая черная шляпка, отшлифованная кожа головы отливает зеленым, словно первые слабые весенние побеги. Она опирается на руку высокого дриада, за спиной у которого болтается черная ковбойская шляпа; ярко-зеленая кожа испещрена почками. Дриады, напавшие на меня, остались живы исключительно благодаря личному вмешательству леди Изабеллы. Они вернулись в леса поправлять здоровье.
В стороне, отдельно от всех, стоит Финн с двумя братьями — они в изысканных черных костюмах, вид у них строгий и собранный, рожки еле заметны в густых белокурых волосах. Мистер Трэверс говорит мне,
