В таком порядке они еще около часа продирались сквозь чащу боснийского леса. Изредка на их пути попадались поляны, хранившие остатки человеческого обитания. Крошечные деревеньки, хутора. Но жизнь их покинула, они были пусты. Все так же зеленела трава, шумели величественные деревья, пели птицы, но на месте непритязательных жилищ трудолюбивых горцев мрачно дымились почерневшие груды обгорелых бревен. В воздухе стоял терпкий запах дыма, запах горя, смерти и разрушения, которые принесла на эту землю жестокая война. Кое-где попадались маленькие, сложенные из камней хижины, на которые, видимо, пожалели взрывчатки и бензина, но все остальное было безжалостно уничтожено. В первую очередь уничтожили, вероятно, церкви и школы. От деревенской больницы не осталось буквально ничего, кроме нескольких покореженных скальпелей и пинцетов. Остальное гитлеровцы сровняли с землей. Меллори ужаснулся, представив, что произошло с больными. Однако его больше не удивляла цифра в 350 000 человек, названная капитаном Дженсеном. Если принять в расчет женщин и детей, то получится, что под знамена маршала Тито встало не меньше миллиона добровольцев. Даже тем, кто не горел жаждой мести и патриотическими чувствами, просто некуда было больше идти. У этих людей буквально ничего не осталось. Им нечего было терять, кроме собственной жизни, которую они, кажется, не очень высоко ценили. Зато, уничтожив врага, они приобретали все. «Будь я на месте немецкого солдата, назначение в Югославию меня не очень обрадовало бы, — подумал Меллори. — Эту войну вермахту никогда не выиграть. Солдатам из Западной Европы бессмысленно бороться со свободолюбивыми горцами».
Едущие впереди партизаны не смотрели по сторонам, проезжая останки деревень своих почти наверняка погибших соплеменников. Им незачем смотреть, понял вдруг Меллори. Каждому сполна хватало собственных воспоминаний. Если бы чувство жалости к врагу было ему знакомо, в эти минуты Меллори пожалел бы немцев.
Постепенно извилистая лесная тропинка уступила место неширокой, но плотно укатанной дороге. Один из партизан вскинул руку, предлагая остальным остановиться.
— Судя по всему, нейтральная полоса, — заключил Меллори. — По-моему, именно здесь нас высадили из грузовика утром.
Догадка Меллори оказалась верной. Партизаны заулыбались, помахали руками, прокричали какую-то тарабарщину на прощание и, пришпорив лошадей, двинулись в обратном направлении.
Семеро оставшихся, с Меллори и Андреа впереди и двумя сержантами в конце колонны, двинулись вниз по дороге. Снегопад прекратился, и сквозь редкие облака засветило солнце. Внезапно Андреа, поглядывающий по сторонам, тронул Меллори за рукав. Меллори посмотрел туда, куда указывал Андреа. За редеющими соснами, сбегающими вниз по склону, вдалеке виднелась ярко-зеленая полоска. Меллори повернулся в седле.
— Спускаемся вниз. Надо взглянуть, что там такое. Из леса не выходить!
Лошади медленно двинулись вниз по скользкому склону. Не доезжая десяти ярдов до края леса, всадники по знаку Меллори спешились и, прячась за стволами деревьев, а в конце ползком, добрались до опушки. Там они залегли, прячась между корней огромных сосен. Меллори достал бинокль и протер запотевшие стекла.
Ярдах в трехстах ниже проходила граница снежного покрова. За полосой бурой, беспорядочно покрытой валунами земли зеленела чахлая травка. Еще ниже видна была покрытая гравием дорога. В удивительно хорошем для этих мест состоянии, заметил Меллори. Ярдах в ста от дороги, параллельно ей, была проложена узкоколейка. Ржавая, заросшая травой. Ею, видимо, давно не пользовались. Сразу за узкоколейкой земля обрывалась к узкому извилистому озеру, противоположный берег которого отвесной, каменной стеной поднимался к заснеженным вершинам.
Со своего наблюдательного поста Меллори отчетливо видел крутой поворот озера. Оно было неправдоподобно красиво: под ярким весенним солнцем блестело и искрилось, как изумруд. На гладкой поверхности под порывами ветра возникала рябь, и тогда изумрудный цвет сменялся лазурным. В ширину озеро было не более четверти мили, но длина его исчислялась многими милями. Длинный правый рукав, причудливо извиваясь между гор, уходил к востоку. Левый рукав, начинающийся от поворота к югу, упирался в бетонное тело плотины, перегородившей узкое ущелье с отвесными каменными стенами, почти смыкающимися наверху. Невозможно было отвести взор от зеркальной изумрудной поверхности, на которой отражались заснеженные горы.
— Да… — тихо сказал Миллер, — красота! Андреа смерил его невыразительным взглядом и снова принялся осматривать озеро.
У Гроувса любопытство возобладало над неприязнью.
— Что это за озеро, сэр? Меллори опустил бинокль.
— Представления не имею. Мария! — Она не ответила. — Мария! Что это за озеро?
— Неретвинское водохранилище, — нехотя сказала она. — Самое большое в Югославии.
— Стратегически важный объект?
— Очень важный. Тот, в чьих руках водохранилище, контролирует всю Центральную Югославию.
— Насколько я понимаю, оно в руках немцев?
— Да. Оно в наших руках. — Она не сдержала довольной улыбки. — Мы, то есть немцы, полностью контролируем все подходы к озеру. С двух сторон оно зажато скалами. На дальнем восточном конце есть только один мост через ущелье, и он охраняется круглые сутки. Так же, как и сама плотина. К ней можно добраться только одним путем — по стальной лестнице, закрепленной на скале под плотиной;
Меллори сухо заметил:
— Ценная информация. Особенно для команды диверсантов. Но у нас есть более срочные дела: Пошли! — Он посмотрел на Миллера, который понимающе кивнул и двинулся вверх по склону. Двое сержантов и Мария с братом последовали за ним. Меллори и Андреа на минуту задержались.
— Интересно, как она выглядит, — пробормотал Меллори.
— Что именно? — спросил Андреа.
— Другая сторона плотины.
— А лестница в скале?
— И лестница в скале тоже.
С того места, где лежал генерал Вукалович, — на вершине западной стороны ущелья Неретвы — ему открывался прекрасный вид на закрепленную в скале лестницу. Хорошо была видна и вся внешняя стена плотины, спускавшаяся глубоко вниз, ко дну ущелья, по которому спешила река, вырвавшись из выходных отверстий в теле дамбы. Несмотря на впечатляющую высоту, плотина была неширокой — не более тридцати ярдов в самой верхней своей части. На самой плотине, со стороны восточного берега, на небольшом возвышении стояло здание управления станции и два небольших строения, в которых, судя по количеству солдат, патрулирующих дамбу, располагалась охрана. Стены ущелья поднимались вертикально футов на тридцать выше домов, а затем зловеще зависали над плотиной.
От здания управления ко дну ущелья вела зигзагообразная стальная лестница, закрепленная в теле скалы металлическими скобами. Она была выкрашена в ярко-зеленый цвет. От основания лестницы, вдоль берега реки, по дну ущелья вилась узкая тропинка. Ярдов через сто она обрывалась — там стена ущелья была рассечена глубокой ложбиной — следом от оползня, сошедшего здесь в незапамятные времена. Через реку был перекинут подвесной мост, от которого тропинка шла дальше вниз по течению, но уже по правому берегу.
Мост был далеко не новым и грозил рухнуть под собственной тяжестью в бурные воды Неретвы. Но поражало совсем не это. Казалось, что место для него было подобрано человеком, находившимся не в ладах со здравым смыслом. Прямо над мостом на краю ложбины завис огромный валун. Его угрожающий вид не позволил бы замешкаться даже самому хладнокровному смельчаку, решившему перебраться через реку. На самом же деле другого места для моста просто не было.
Каменистая тропа, вьющаяся от моста по западному берегу, доходила до массивного мыса и там обрывалась, чтобы появиться снова на восточном берегу. По-видимому, в этом месте предполагалось пересекать реку вброд. Но быстрое течение и скользкие камни вызывали законное сомнение в удачном исходе столь рискованной процедуры.
Генерал Вукалович опустил бинокль и повернулся к человеку, расположившемуся рядом.
— На восточном фронте все спокойно, не так ли, полковник Янци? — спросил он с улыбкой.
