Дюк приезжает на ежегодный цыганский фестиваль в Сен–Мари.
Боуман снова взглянул на Дюка де Кройтора, который уничтожал свой десерт с большим аппетитом.
— Теперь понятно, почему ему необходимо ведро для льда, — сказал он. — Чтобы охлаждать ножи. Разве вы не видите следов цыганской крови на них?
— Монсеньор ле Дюк является самым известным собирателем фольклора в Европе, — строго сказал метрдотель и добавил учтиво: — Исследование древних обычаев, мистер Боуман. В течение столетий сюда в конце мая приезжают цыгане со всей Европы поклониться мощам Святой Сары. Монсеньор ле Дюк пишет книгу об этом.
— Это место, — задумчиво произнес Боуман, — наводнено самыми невероятными писаками, которых вы когда–либо видели.
— Я не понимаю, сэр.
— Зато я очень хорошо понимаю, — сказал Боуман и для себя отметил: — Зеленые глаза могут быть и очень холодными. Нет необходимости… А это что такое?
Послышался слабый, но постепенно нарастающий звук множества двигателей, словно по дороге ползла танковая колонна. Они взглянули в сторону патио: первые кибитки цыган двигались по извилистой крутой дороге к отелю. Те, что уже въехали в передний дворик, располагались в нем строгими рядами, другие въезжали через зеленую арку на отгороженное место для парковки автомобилей. Смрадный грохот бензиновых двигателей, который с полным правом можно было назвать невыносимым, представлял такой разительный контраст с мирной роскошью отеля, так резко нарушал его тишину и порядок, что даже ле Гран Дюк прекратил жевать. Боуман взглянул на метрдотеля, который задумчиво взирал на звезды и, казалось, беседовал сам с собой.
— Это и есть живой материал для мсье Дюка? — спросил Боуман.
— Да, сэр.
— А что теперь? Развлечения? Цыганские скрипки? Уличная азартная игра? Тиры? Киоски для продажи сладостей? Гадания по руке?
— Боюсь, что да, сэр.
— О Боже!
— Сноб! — четко произнесла Сессиль.
— Извините, мадам, — сухо сказал метрдотель, — я тоже придерживаюсь мнения мистера Боумана, но это древний обычай, и у нас нет ни малейших намерений обижать ни цыган, ни местное население. — Он снова взглянул на патио и нахмурился: — Извините, пожалуйста.
Он быстро прошел через патио к месту, где возбужденная группа цыган, очевидно, спорила. Главными действующими лицами в этой ссоре оказались мощного телосложения цыган, лет примерно сорока пяти, с хищным выражением лица, и почти потерявшая рассудок, многословная, готовая разрыдаться цыганка того же возраста.
— Пошли? — обратился Боуман к Сессиль.
— Что, туда?
— Вы все еще возражаете?
— Но вы же сказали…
— Может быть, я и бездельник, но меня интересует человеческая натура.
— Вы хотите сказать, что любознательны?
— Да.
Боуман взял девушку за руку, сделал шаг и вежливо посторонился, давая возможность ле Гран Дюку промчаться мимо, если так можно сказать о человеке его комплекции. За ним неохотно следовала Лила. В руках у ле Гран Дюка была записная книжка, а в глазах — азарт заядлого фольклориста, и, даже находясь в стремительном порыве, он не забывал подкрепляться витаминами, на ходу кусая большое красное яблоко. Он производил впечатление человека, который всегда знает, что ему нужно.
Боуман с упирающейся Сессиль медленно последовал за ними. Когда они прошли половину пути, от головной кибитки отделился джип с тремя пассажирами и помчался вниз по дороге. Едва Боуман и девушка приблизились к группе, где цыган безуспешно пытался успокоить рыдающую женщину, как от этой группы отошел метрдотель и поспешил к лестнице.
Боуман преградил ему дорогу:
— Что случилось?
— Женщина говорит, что исчез ее сын. Они послали машину на его поиски, чтобы проверить дорогу, по которой пришли.
— Да? — Боуман снял очки. — Но ведь люди не исчезают просто так.
— И я так думаю, поэтому вызываю полицию. — И он быстро ушел.
Сессиль, которая неохотно следовала за Боуманом, спросила:
— Почему такой шум? Почему женщина плачет?
— Пропал ее сын.
— И что?
— И все.
— Вы хотите сказать, что с ним ничего не случилось?
— Этого никто не знает.
— На то могла быть дюжина причин. Во всяком случае, она не должна вести себя подобным образом.
— Цыгане, — Боуман пустился в объяснения, — очень эмоциональны и очень любят своих детей. У вас есть дети?
Сессиль с трудом сохранила внешнее спокойствие, однако даже при вечернем освещении было видно, как она покраснела.
— Это нечестно.
Боуман моргнул, посмотрел на нее и произнес:
— Простите меня. Я не то хотел сказать. Если бы у вас были дети и один из них пропал, как бы вы прореагировали?
— Не знаю.
— Сожалею, что спросил об этом.
— Я бы, конечно, волновалась. — Она не могла долго обижаться или сердиться. — Возможно, я бы здорово волновалась, но не впадала бы в истерику и не выглядела бы столь убитой горем, пока…
— Пока что?
— О, я не знаю! Я имею в виду, что если бы у меня была причина поверить, что… что…
— Что?
— Вы очень хорошо понимаете, что я имею в виду!
— Я никогда и не пойму, что женщины имеют в виду, — грустно произнес Боуман. — Но на этот раз догадываюсь.
Они пошли дальше и буквально столкнулись с ле Гран Дкжом и Лилой. Девушки заговорили, и Боуман понял, что, если следовать правилам хорошего тона, знакомство неизбежно. Ле Гран Дюк пожал его руку и сказал:
— Очарован, очарован!
Однако было видно, что он вовсе не рад, а просто как аристократ хорошо знает, как вести себя в подобной ситуации. У него оказались неожиданно крепкая рука и рукопожатие человека, сдерживающего свою силу.
— Очаровательные! — произнес он, обращаясь исключительно к девушкам. — Вы знаете, что все эти цыгане пришли из дальних стран, находящихся за «железным занавесом»? Большинство из них венгры и румыны. Их вожак по имени Кзерда проделал путь от берегов Черного моря. Я встречал его в прошлом году. Это как раз он так громко беседовал с той женщиной.
— А как им удалось преодолеть границы? — спросил Боуман. — Особенно между Востоком и Западом?
— Э? Что? А? — Ле Гран Дюк наконец обратил внимание на Боумана. — Цыгане путешествуют
