дней после моей свадьбы, на которой был шафером. О нем тоже ни слуху ни духу. Знаете, конечно?
— Откуда мне знать? — Очень раздражительный маленький человечек, ей-богу. Мне оставалось радоваться, что не он мой лечащий врач, а я не его клиент. — Всего-то я был там два раза со дня моего назначения... Теперь относительно Бакстера. Он вышел из лаборатории в обычное время, возможно, чуть позже. Он живет с сестрой-вдовой в одноэтажном домике с верандой, близ Альфингема, в пяти километрах — от Мортона. Прошлой ночью дома не был, как сообщила сестра. — Он повернулся к Харденджеру. — Нужно немедленно ехать, инспектор.
— Так точно, сэр. Кэвел едет с нами.
— Рад слышать, — сказал Кливден, даже не взглянув на меня, но я и не обиделся: нельзя представить генерал-майоров без армейского мышления — для него мир точен, упорядочен начальническим положением, где нет ничего лишнего и нет места даже частным детективам. Тем не менее он старался быть вежливым. Конечно, на свой лад и на усмотрение:
— Полагаю, нам понадобится ваша помощь. Итак, едем.
— Но сначала я позвоню жене, скажу о случившемся, если, конечно, ее телефон уже включен. — Харденджер утвердительно кивнул, но не успел я протянуть руку к трубке, как Кливден положил на нее свою.
— Никаких звонков, Кэвел. Прошу извинить. Мы должны соблюдать осторожность. Крайне необходимо, чтобы никто, абсолютно никто не знал о случившемся в Мортоне.
— Объясните ему, старший инспектор, — сказал я и отстранил его руку.
Харденджер был явно не в своей тарелке. Пока я набирал номер, он извиняющимся тоном объяснял генералу:
— Весьма сожалею, сэр, но Кэвел теперь не числится в армии и даже не подчиняется спецсектору. Кроме того, э... как вам сказать... он очень скептически настроен в отношении военных.
— Но мы можем, согласно нашему секретному циркуляру...
— Прошу прощения, сэр, — меланхолично помотал головой Харденджер, «специальная информация, добровольно раскрытая гражданскому лицу, не связанному с правительственными органами, перестает быть государственным секретом». Нас никто не заставлял давать такую информацию Кэвелу, тем более сам он нас не просил об этом. У него перед нами нет никаких обязательств. Более того, это мы просим у него помощи...
Я дозвонился Мэри, сообщил, что не арестован, что собираюсь в Мортон и что позвоню сегодня позже. Затем положил трубку, взял куртку и прикрепил свой «хэкати» внутри рукава под мышкой. В отличие от инспектора Мартина, я ношу одежду, удобную для оружия.
Харденджер безучастно наблюдал за мной, а генерал поглядывал неодобрительно. Дважды он пытался что-то сказать, но оба раза сдержался.
Конечно, все это было необычным. Но ведь и убийство было не обычное.
Нас поджидал армейский вертолет, но туман был слишком плотен, и пришлось отправиться в Мортон в большом «ягуаре», за рулем которого находился полицейский в штатском, с удовольствием жмущий на газ, прибавляя и прибавляя скорость. Мы уже проезжали Мидлсенс, когда туман стал рассеиваться, и видимость на дороге улучшилась. После полудня благополучно прибыли в Мортон. Он являл собой безобразный архитектурный комплекс, способный испортить любой ландшафт. Сомневаюсь, что эти сооружения строил архитектор, но если бы таковой имелся и копировал тюрьмы XIX века — а комплекс на самом деле имел сходство с тюрьмой, — то не смог бы добиться более уродливого и отталкивающего вида, чем в Мортоне.
Грязный, мрачный, суровый, под свинцовым октябрьским небом, Мортон состоял из четырех параллельных рядов приземистых, с плоскими крышами бетонных трехэтажных строений. Каждый ряд своей отталкивающей безжизненностью, мертвенностью напоминал богом проклятые, запущенные кварталы викторианской эпохи в трущобах большого города. Каждый ряд тянулся примерно на четверть мили с промежутком около двухсот ярдов между ними. От строений до забора было примерно пятьсот метров голого и от всего свободного пространства. Ни дерева, ни кустика — вообще никаких насаждений, даже ни одной клумбы. При желании можно спрятаться за кустиком или за цветочной клумбой, но невозможно укрыться в двухдюймовой траве газона — кроме нее ничего не росло в этом безликом пустынном месте, окружающем Мортон. Внешний забор вряд ли можно было назвать стеной, ибо за всякой стеной может спрятаться человек. Любой комендант концентрационного лагеря времен второй мировой войны мог бы только мечтать о месте, подобном Мортону, и спал бы безмятежно ночами. Мортон был обнесен колючей проволокой в пятнадцать футов высоты, так круто наклоненной, что верхняя часть ее выступала на пять футов от подножия. Подобная же ограда, только с наклоном в противоположную сторону, шла параллельно внешней на расстоянии около двадцати футов.
Между оградами по ночам бегали немецкие овчарки и доберман-пинчеры, выдрессированные для охоты на людей и слушающиеся только своих армейских поводырей. Они могли разорвать кого угодно.
В трех футах от внутреннего ограждения натянуты две тонкие проволоки, которые невозможно было заметить тому, кто попытался бы проникнуть за второе ограждение ночью. Затем, в десяти футах от этих проволок, шел еще один забор в пять ниток проволоки на изоляторах, прикрепленных к цементным столбам. Через него проходил электрический ток, смертельный для любого. А чтобы все прохожие имели об этом представление, военные через каждый десяток шагов навешали табличек по периметру ограды. Таблички были пяти типов. На четырех из них черным по белому — объявления: «Опасная зона, при команде — уходите», «Собаки спущены», «Запретная зона», «Электрические заборы», а на пятой — красным по желтому, очень четко: "В. М.
Собственность. Нарушители будут убиты". Только безумец или совсем неграмотный мог бы сунуться сквозь эти преграды в Мортон.
Мы выехали на окружную дорогу близ Мортона, повернули вправо и, проехав среди вересковых полей с четверть мили, оказались перед въездом в Мортон.
Водитель-полицейский резко затормозил перед шлагбаумом и стал опускать стекло дверцы, а возле нас уже оказался сержант охраны с автоматом, направленным, нужно заметить, отнюдь не вниз дулом. Узнав Кливдена, он опустил автомат и сделал знак кому-то нам невидимому.
Шлагбаум поднялся, машина въехала и остановилась перед глухими воротами.
Мы выбрались из машины, прошли через стальную дверь в воротах и направились к одноэтажному бараку с надписью «Приемная». Нас уже поджидали трое. Двоих я знал — полковника Уйбриджа, помощника коменданта Мортона, и доктора Грегори, старшего ассистента доктора Бакстера по блоку "Е".
Уйбридж был настоящим хозяином Мортона, хотя номинально числился подчиненным Кливдена. Стройный, моложавый, с черными волосами и совершенно нелепыми серо-стальными усами. Он считался одним из выдающихся ученых. В Мортоне заключалась вся его жизнь. Он был одним из немногих, кто находился здесь постоянно. Поговаривали, что в год он не более двух раз выходил за ворота Мортона.
Высокий, грузный, смуглый итальянец с карими глазами, доктор Грегори был профессором- микробиологом из Турина. Он являлся одним из уважаемых специалистов среди своих коллег. Третий из встречавших — толстый, грузный, в мешковатом твидовом костюме, походивший на фермера, каковым бы он и стал, не выбери иную профессию, — инспектор полиции в Уилтшире по фамилии Вилли.
После краткого приветствия тон задал Харденджер. Сейчас уже не играла роль субординация — ни генералы, ни полковники, ни армейский порядок с его командами «вперед» и тому подобное. Харденджер дал это сразу понять.
— Инспектор Вилли, вы не должны находиться здесь. Ни один сотрудник окружной полиции не имеет права входить в эти ворота. Сомневаюсь, что вы об этом знали и, конечно, не самовольно пришли сюда. Кто вас впустил?
— Я. Учитывая чрезвычайность обстоятельств, — решительно сказал полковник Уйбридж.
— Позвольте объяснить, — вставил инспектор Вилли. — В наш полицейский участок кто-то позвонил прошлой ночью со сторожевого поста, примерно в одиннадцать тридцать, и сообщил, что команда одной из ваших патрульных машин преследует незнакомца, пристававшего или изнасиловавшего девушку невдалеке от Мортона. А это касается полицейских, но не армейских властей, согласно закону. Туда немедленно выехали дежурный сержант и констебль, но никого и ничего не обнаружили. Только сегодня, приехав сюда,
