будет вынужден остаться и сражаться в этой крошечной пещере. Поэтому он осторожно развернулся, спустил ;ноги через край и нащупал ногой выступ, по которому и начал медленно продвигаться вверх.
Лицом к скале, он ощупью переставлял ноги, широко раскинув руки в стороны и опираясь ладонями о твердую стену. Не потому, что он искал точку опоры, которой просто не было, а потому, что он не был скалолазом и, естественно, не имел никакого опыта. От высоты у него кружилась голова, и он знал: если посмотрит вниз, то неизбежно сорвется и кубарем полетит к оливковым рощам. Опытный альпинист, возможно, счел бы этот подъем воскресной прогулкой, но для Боумана это была самая трудная вершина в жизни. Дважды он оступался, дважды из-под его ног срывались и уносились в пропасть куски известняка, но в течение двух минут, показавшихся ему вечностью, он прошел по краю пропасти и оказался в безопасном месте, обливаясь потом, как в турецкой бане, и дрожа, как одинокий листок в осеннюю бурю. Он подумал, что ему нечего больше бояться, но ошибся; однако теперь он стоял на твердой поверхности и чувствовал себя значительно более уверенно.
Боуман рискнул бросить беглый взгляд через край пропасти. Никого не было видно. Он на мгновение задумался: что могло задержать его преследователей? Возможно, они подумали, что он прячется в темном тупике; возможно, выбрали другой путь — все возможно. У него не было времени для размышлений, ему надо было немедленно выяснить, как спуститься с вершины скалы, на которой он теперь находился. Ему необходимо было это выяснить по трем очень важным причинам. Если отсюда нет другого выхода (он чувствовал сердцем, что никакая сила в мире не заставит его вернуться к пещере), то ему придется торчать здесь до тех пор, пока канюки не обглодают его кости. Правда, он сомневался, что в это проклятое место залетают хоть какие-нибудь птицы. Если же имеется спасительная тропинка, ему необходимо сделать все возможное, чтобы цыгане не перекрыли этот путь. И наконец, если такой путь имеется и они считают его недоступным, то, возможно, его оставят здесь и отправятся вершить расправу над Сессиль Дюбуа, которую ошибочно считают его, сообщницей.
Боуман прошел не более десяти ярдов по ровной известняковой поверхности, лег на живот и посмотрел через край. Осторожность была излишней. Спасительная тропинка, очень крутая, покрытая обломками известняка, постепенно терялась в нагромождении обломков, которое, в свою очередь, выходило на плато Ле Боу. Непривлекательно, но доступно.
Боуман вернулся к краю пропасти и услышал голоса, сначала неясно, затем более отчетливо.
— Безумие! — это сказал Говал, и впервые Боуман был с ним согласен.
— Безумие для тебя, горца, жителя Высоких Татр? — Теперь это был голос Ференца. — Если он прошел этим путем, мы тоже сможем. Вы же знаете, если мы не убьем его, мы все потеряем.
Боуман взглянул вниз. Он ясно увидел Говала и головы Ференца и Коскиса.
Коскис, очевидно пытаясь оттянуть принятие решения, сказал:
— Мне не хотелось бы убивать, Ференц.
— Сейчас не время для сомнений, — отозвался тот. — Мой отец приказал не возвращаться до тех пор, пока мы его не убьем.
Говал нехотя кивнул, нагнулся и, ощупав край, начал медленно двигаться вперед. Боуман поднялся, огляделся вокруг, нашел известняковый обломок весом по крайней мере фунтов пятьдесят, поднял его на уровень груди и подошел к самому краю пропасти.
Говал, очевидно, имел опыт альпиниста, так как поднимался в два раза быстрее, чем это удавалось Бо- уману. Ференц и Коскис, головы и плечи которых были сейчас хорошо видны, озабоченно посматривали по сторонам, наблюдая за продвижением Говала и не проявляя особого желания последовать за ним. Боуман подождал, пока Говал оказался прямо под ним. Говал однажды уже пытался убить его и теперь собирается сделать это снова. Боуман, не испытывая угрызений совести, разжал руки. Булыжник, на удивление беззвучно, ударил по голове и плечам Говала: результатом была мертвая тишина. Говал не издал ни единого звука, падая вниз, — очевидно, смерть наступила мгновенно, — и сюда не донесся шум падения тела Говала и булыжника, которые пролетели далеко вниз, к оливковым рощам. И тело и камень просто беззвучно исчезли из виду, погрузившись в небытие.
Боуман взглянул на Ференца и Коскиса. В течение нескольких секунд они стояли съежившись, на их лицах было написано потрясение, и хотя впечатление от катастрофы редко отражается на лицах мгновенно, но лицо Ференца почти сразу стало свирепым. Он вытащил из кармана куртки пистолет, направил его вверх и выстрелил. Ференц знал, что Боуман наверху, но не имел ни малейшего представления о его точном местонахождении; он выстрелил в приступе слепой ярости. Тем не менее Боуман быстро отступил на два шага назад.
Наличие пистолета по-новому осветило положение Боумана. Ясно, что, отдавая предпочтение ножам, они хотели избавиться от Боумана тихо и не привлекая внимания, но Ференц, в этом Боуман был уверен, не стал бы носить с собой пистолет просто так, без намерения использовать его в качестве последнего средства: бандиты хотели избавиться от него любой ценой. Боуман отметил про себя: пистолет или нож — все равно это для него вопрос жизни и смерти; поэтому он повернулся и побежал. Ференц и Коскис должны были бы уже двинуться обратно по туннелю; в любом случае было бы неразумно для них оставаться там, где они были: это могло обернуться для них безвременной, — разумеется, с их точки зрения, — кончиной.
Боуман мчался вниз по крутой каменистой насыпи, делая огромные прыжки, с трудом сохраняя равновесие. Преодолев три четверти пути к находившейся внизу куче известняковых обломков, он потерял равновесие, упал и покатился вниз по склону, отчаянно и безуспешно пытаясь зацепиться за что-нибудь. Наконец он остановился, больно ударившись правым коленом о первый же встретившийся на его пути булыжник.
Боуман был уверен, что разбил коленную чашечку правой ноги, так как при попытке встать его правая нога подвернулась и он снова плюхнулся на землю. Он попытался еще раз — эта попытка была ненамного успешнее первой; с третьей попытки он понял, что коленная чашечка лишь на время онемела и что позднее она сильно распухнет и будет болеть. Он поковылял, хромая, по тонкой каменистой осыпи, двигаясь в два раза медленнее, чем раньше: из-за боли в колене нога плохо подчинялась ему.
Одновременно со звуком выстрела Боуман увидел впереди себя легкий дымок от удара пули о булыжник. Ференц все правильно рассчитал. Боуман решил не прятаться и не дать Ференцу возможности выстре лить в упор. Боуман изо всех сил, насколько это было возможно, бросился наутек, петляя между обломками и не давая Ференцу точно прицелиться; он даже не пытался выяснить, где находятся его преследователи, все равно это было бесполезно. Несколько пуль легли рядом, одна из них ударила в камень возле его правой ступни, подняв легкое облачко пыли. Однако сочетание петляющего бега Боумана с бегом самого Ференца, вынужденного лавировать между камней, сделало Боумана трудно поражаемой целью. Кроме того, общеизвестно, что меткая стрельба вниз по склону представляет большую сложность. Между выстрелами Боуман слышал топот ног и понимал, что бандиты настигают его, но ни разу не оглянулся: уж если ему суждено получить пулю в затылок, не стоит об этом беспокоиться заранее.
Теперь он находился на открытой местности и не разбирая дороги мчался прямо к огороженному входу в деревню. Ференц, который бежал следом, нагоняя его, получил свой шанс, но стрельба прекратилась, и Боуман мог только предполагать, что у того кончились патроны. Боуман допускал, что, возможно, у Ференца есть запасной магазин, но, даже если это так, было бы необычайно трудно перезарядить пистолет на бегу.
Колено у Боумана болело, но это не влияло в такой степени, как раньше, на его скорость. Он оглянулся. Расстояние между ним и его преследователями все же продолжало сокращаться. Однако теперь медленнее. Боуман миновал огражденный верхний вход в деревню и подбежал к развилке дорог, где на мгновение замешкался, размышляя, какую дорогу выбрать. Цыган еще не было видно, однако звук их быстрых шагов был слышен отчетливо. Они подумают, надеялся Боуман, что он выберет нижний вход в деревню, поэтому он выбрал левую дорогу, ведущую к городским развалинам. Дорога привела его на маленькую площадь, которая оканчивалась тупиком, однако Боумана это не беспокоило. Он, сам не понимая почему, отметил в сознании старинный кованый железный крест, стоявший в центре площади. Слева от него находилась такая же старинная церковь, обращенная в сторону низкой стены, позади которой, очевидно, находилась пропасть. Между церковью и стеной возвышалась вертикальная скала с углублениями, сделанными рукой человека непонятно для каких целей.
Боуман пробежал через площадь к низкой каменной стене и заглянул через нее. Там была пустота:
