– И тоже поет гимны?
– Не знаю. Я туда не входила.
– Возможно, Белинде тоже не следовало входить…
– Разве есть место безопаснее церкви?
– Это правда. Да, ты права. – Я силился сбросить напряжение, но мне было не по себе.
– Одна из нас должна была остаться.
– Конечно.
– Белинда говорила, что вы, возможно, захотите узнать название этой церкви.
– С какой стати… – фраза осталась неоконченной. – Первая Реформатская церковь Американского Общества протестантов?
Мэгги кивнула. Я отодвинул кресло и встал.
– Теперь все понятно Пошли!
– Что? И вы оставите этот прекрасный портер, который вам так полезен?
– Я думаю о здоровье Белинды, а не о своем.
Мы вышли. И только теперь мне пришло в голову, что название церкви ничего не говорит Мэгги. Вернувшись в отель, Белинда ничего ей не рассказала, не могла рассказать, потому что Мэгги спала. А я-то гадал, о чем они могли разговаривать! Ни о чем. Либо Мэгги попросту проговорилась о чем-то очень личном, либо я не слишком сообразителен. Вероятно, и то, и другое.
Дождь нисколько не утих, и, когда мы шли через Рембрандтпленн мимо отеля «Шиллер», Мэгги начал бить озноб.
– Глядите, – сказала она, – такси. Множество такси.
– Не могу сказать, что в Амстердаме нет ни одного такси, не находящегося на содержании преступников, – ответил я с чувством, – но в то же время не поставил бы на это даже пенса. Впрочем, тут недалеко.
Это соответствовало действительности – но только на такси. Пешком же расстояние было довольно значительное. Но я и не собирался идти пешком. Пройдя Торбекплейн, мы свернули влево, потом вправо и снова влево, пока не вышли на Амстель.
– Вы, как видно, неплохо знаете дорогу, майор?
– Уже бывал тут.
– Когда?
– Не помню. Кажется, в прошлом году.
– Как это – в прошлом году? – Мэгги знала, либо ей так казалось, о каждом моем шаге за последние пять лет. И, как всякий нормальный человек, не любила, когда ее обманывают.
– Пожалуй, весной.
– Два месяца?
– Примерно.
– Прошлой весной вы два месяца провели в Майами, – произнесла она прокурорским тоном. – Так сказано в отчетах.
– Ну, ты же знаешь, я путаюсь в датах.
– Не знаю, – прервала она меня. – А может, вы никогда до сих пор не видели полковника де Графа и ван Гельдера?
– Не видел.
– Но…
– Мне не хотелось их беспокоить… – Я остановился перед телефонной будкой. – Надо позвонить в несколько мест. Подожди тут.
– Нет! – Видно, атмосфера Амстердама могла деморализовать кого угодно.
Мэгги становилась такой же несносной, как Белинда. Но в одном была права: дождь рушился теперь целыми потоками. Я открыл дверь и впустил ее перед собой в будку. Прежде всего я позвонил в ближайшую фирму по найму такси, телефон которой заранее разузнал. Затем стал набирать другой номер.
– Не знала, что вы говорите по-голландски… – Мэгги не скрывала удивления.
– Наши друзья тоже не знают. Поэтому мы можем получить «чистого» таксиста.
– Вы действительно никому не доверяете, – удивление сменилось горечью.
– Тебе, Мэгги, доверяю.
– Нет, мне вы тоже не доверяете. Просто не хотите забивать мне голову лишними проблемами.
– Ты преувеличиваешь, – скривился я. Но тут в трубке отозвался де Граф. После обычного обмена любезностями я спросил:
– Ну, как там мои бумажки? Еще не удалось? Спасибо, полковник. Я позвоню позже, – и повесил трубку.
– Какие бумажки? – спросила Мэгги.
– Те, которые я ему дал.
– А откуда вы их взяли?.
– Один тип дал мне их вчера.
Мэгги взглянула на меня с обычной своей покорностью и ничего не сказала. Через несколько минут появилось такси. Я дал водителю адрес в старом городе и, когда мы добрались, пошел с Мэгги узкой улочкой до одного из каналов портового квартала и остановился на углу.
– Это?
– Да.
«Это» было маленькой серой церковью над каналом, в каких-нибудь пятидесяти ярдах от нас. На мой непрофессиональный взгляд, этому старому, рассыпающемуся строению грозила опасность рухнуть в канал, и если оно все же удерживалось в вертикальном положении, то разве что верой. Квадратная каменная башня церкви отклонилась от вертикали как минимум на пять футов, а маленькая башенка на ее верхушке рискованно покосилась в противоположном направлении. Первой Реформатской церкви Американского Общества протестантов было самое время приступить к сбору пожертвований.
Пожалуй, некоторым прилегающим домам опасность рухнуть грозила еще больше – доказательством служило то, что по эту же сторону канала, за церковью, на большом пространстве велась их разборка и огромный башенный кран с самой большой стрелой, какую я когда-либо видел, почти исчезающей высоко в темном небе, стоял посреди расчищенной площади, где уже шла работа.
Мы медленно пошли над каналом в сторону церкви. Уже были ясно слышны орган и громкое пение, звучавшие очень приятно, спокойно и грустно; музыка плыла над потемневшими водами канала.
– Служба, верно, еще не закончилась, – сказал я. – Войди туда…
Я запнулся, наткнувшись взглядом на молодую блондинку в белом плаще с пояском, как раз проходившую мимо.
– Эй! – Мой оклик прозвучал не слишком уверенно. Девушка хорошо знала, что делать, когда к ней пристает незнакомый мужчина на улице. Едва взглянув на меня, она бросилась бежать. Но далеко не убежала – поскользнулась на мокрых камнях, с трудом удержав равновесие, и уже через несколько шагов я ее догнал. Она было попыталась вырваться, но тут же сдалась и закинула мне руки на шею. Мэгги подошла к нам с самым пуританским видом, на какой только была способна.
– Старая знакомая, господин майор?
– С нынешнего утра. Это Труди. Труди ван Гельдер.
– А! – Мэгги успокаивающе положила руку на ее плечо, но Труди не обратила на нее внимание, только еще крепче обняла меня и восторженно поглядела в лицо с расстояния дюйма в четыре.
– Я люблю вас, – сообщила она. – Вы такой милый.
– Да, я знаю, ты мне уже говорила…
– Что делать? – спросила Мэггн.
– Что делать? Надо доставить ее домой. И я сам должен отвезти ее туда: если посадить в такси одну, выскочит у первого же светофора. Сто к одному, что старая карга, которая должна за ней смотреть, задремала, а отец, верно, сейчас перетряхивает весь город. Ему было бы дешевле купить цепь и ядро.
Не без труда я расплел руки Труди и подтянул ее левый рукав. Осмотрел – и взглянул на Мэгги, которая вытаращила глаза, а потом прикусила губу при виде безобразных следов, оставленных шприцем. Опустив
