— Мне подарил приятель.
— Разумеется. В списке еще пять фамилий, — Черны взглянул на Харрисона. — Вы, должно быть, капитан Джеймс Харрисон.
— Почему им должен быть именно я?
— Во всей Югославии только один офицер носит монокль. А вы, стало быть, Джакомо. Здесь только имя — Джакомо.
— Обычный вопрос.
— Пробел в описании. Джакомо улыбнулся.
— Оно приукрашено?
— Нет, совершенно точное. Остался, стало быть, Михаэль фон Караян. Теперь девушки, — Черны взглянул на Лоррейн. — Вы Лоррейн Чемберлен.
— У вас есть и мое описание?
— Зарина фон Караян поразительно похож на своего брата, — снисходительно объяснил Черны. — Так, все перечисленные в списке пойдут с нами.
— Можно задать вопрос? — осведомился Джордже.
— Нет.
— С вашей стороны это невежливо и нечестно, — уныло произнес Джордже. — А что, если я хочу в туалет?
— Понимаю, вы большой шутник, — холодно сказал Черны. — Остается надеяться, что чувство юмора не покинет вас, когда мы прибудем на место. Майор, вы несете персональную ответственность за поведение каждого члена вашей группы.
Петерсен усмехнулся.
— Если кто-нибудь попытается бежать, вы меня расстреляете?
— Я бы не советовал воспринимать мои слова столь прямолинейно, майор.
— А как мне к вам обращаться? — спросил Петерсен. — Майор Черны? Капитан Черны?
— Капитан, — коротко ответил тот. — Но я предпочитаю, чтобы ко мне обращались — Черны. Кстати, с чего вы взяли, что я офицер?
— Навряд ли за важными преступниками послали бы новобранца.
— Никто не утверждает, что вы преступники. Пока. — Черны взглянул на офицеров-четников. — Ваши фамилии?
— Майор Метрович, — представился тот, — а это — майор Ранкович.
— Слышал о вас. — Черны вновь повернулся к Петерсену. — Пусть ваши люди захватят с собой свои вещи.
— Славно, — сказал Джордже.
— Что именно? — тотчас спросил Черны.
— То, что приказываете взять нам с собой свои вещи. Значит, пока не собираетесь нас расстреливать.
— Быть шутником — достаточно скверно, а уж устраивать клоунаду… — Черны посмотрел на Петерсен а. — Чьи вещи здесь?
— Пятерых. Мои вещи и вещи двух этих джентльменов, — Петерсен кивнул на Джордже и Алекса, — находятся в другом помещении, в пятидесяти метрах отсюда.
— Славко, Сава, — обратился Черны к стоящим у двери солдатам, — возьмите Алекса и принесите вещи. Но сперва тщательно обыщите его, а по дороге не спускайте с него глаз. Помните о его основной специальности. — На миг лицо Алекса приняло такое выражение, что прозвучавшая реплика приобрела еще большую актуальность. Черны взглянул на часы. — Не спешите, осмотрите все хорошенько. У нас в запасе сорок минут.
Менее чем через полчаса все вещи были уже уложены и запакованы.
— Знаю, что задавать вопросы нельзя, — сказал Джордже. — А сделать заявление можно? Черт, это тоже вопрос. Тогда вот так: я желаю сделать заявление.
— Что вы хотите? — спросил Черны.
— У меня пересохло в горле.
— Пейте.
— Спасибо, — Джордже откупорил бутылку и одним махом осушил полный стакан вина.
— Попробуйте теперь вон из той бутылки, — предложил Черны.
Джордже прищурился, сдвинул брови, но с видимым удовольствием выполнил предложение.
— Достаточно, — Черны забрал бутылку у толстяка. — Моим людям это тоже не помешает — как средство от холода.
— Достаточно? — уставился на него Джордже. — Вы предложили мне выпить, чтобы убедиться, что вино не отравлено? Проверяли это на мне? На декане факультета? На академике?!
— Некоторые академики значительно хитрее обыкновенных смертных, — Черны повернулся к своим людям. — Можете пить.
Трое солдат взяли в руки стаканы. Двое других продолжали держать пленников под прицелом своих автоматов. В словах и действиях Черны ощущалась какая-то обескураживающая определенность. Казалось, он был готов ко всему, даже к непредсказуемым высказываниям Джордже.
— Что вы сделаете со мной и майором Ранковичем? — спросил Метрович.
— Вы останетесь здесь.
— Мертвыми?
— Живыми. Связанными, с кляпами во рту, но живыми. Мы не убиваем ни безоружных солдат, ни мирных граждан.
— Мы поступаем точно так же.
— Ну-ну, — кивнул Черны. — А тысячи мусульман в Южной Сербии покончили жизнь самоубийством?
Метрович не ответил.
— А сколько сербов — мужчин, женщин, детей — самым жестоким образом было уничтожено всего лишь потому, что у них другая вера?
— Четники не принимали участия в массовых казнях, — возразил Метрович. — Это делали усташи, подонки и уголовники.
— Усташи — ваши союзники. Вспомните Крагуевац, майор, где партизаны убили десять немец них солдат, а немцы в отместку уничтожили пять тысяч югославских граждан. Выводили из классов детей и расстреливали их на школьном пороге. Говорят, даже некоторым палачам становилось плохо от этого зрелища. Вспомните отступление из Узицы. Немецкие танки утюжили улицы до тех пор, пока не передавили гусеницами всех раненых партизан. Грехи ваших кровных друзей — это ваши грехи. Но я не стану уподобляться вам и использовать ваши же методы. У меня есть свой приказ. А, кроме того, вы, по крайней мере формально, — наши союзники, — последняя фраза Черны прозвучала презрительно.
— Вы — партизаны, — промолвил Метрович.
— Избави Бог! — с отвращением сказал Черны. — Разве мы похожи на партизанский сброд? Мы десантники из дивизии Мурдже. — Дивизия генерала Мурдже считалась одной из лучших итальянских частей, дислоцированных в Юго-Восточной Европе. — Я же сказал, вы — наши союзники…
— Должен извиниться перед вами, Петер, — обратился Метрович к Петерсену. — Вчера вечером я не поверил вашим словам. Они показались мне настолько невероятными. Теперь вижу, что вы были правы.
— Лучше бы я сам поверил своим догадкам, — откликнулся тот. — Черт возьми, у меня было целых двадцать четыре часа!
— Свяжите их, — Черны указал на Метровича и Ранковича.
На выходе из хижины к шестерым десантникам присоединились еще двое солдат. Это никого не удивило — такой человек, как Черны, вряд ли провел бы в доме почти час, не выставив наружной охраны. Вне всяких сомнений, это были солдаты элитного подразделения.
Метрович прошлым вечером еще раз ошибся, утверждая, что никто не сумеет пройти через горы, если погода останется прежней. Десантники Черны убедительно опровергали эти слова. Погода не изменилась —
