друг?
— У меня с памятью в порядке, — непринужденно ответил янки. — Капитан все перепутал.
— Вот и молодчина, — промурлыкал Шкода. В голосе его прозвучала нотка разочарования. — Продолжай, друг мой.
— Очень уж ненаблюдателен капитан Мэллори, — растягивая слоги, продолжал Дасти. — В зоопарке мы с ним были вместе.
Клевещет он на благородную птицу. То был вовсе не канюк, а стервятник.
На мгновение улыбка с лица Шкоды исчезла. Затем появилась вновь — неживая, холодная, словно приклеенная.
— Очень остроумный народ подобрался, вы не находите, Турциг? Просто группа конферансье из мюзик-холла. Пусть повеселятся, пока палач не надел им пеньковый галстук на шею…
— Бросив взгляд на Кейси Брауна, гауптман спросил; — Может, ты ответишь?
— Ответишь, если себя в очко отметишь, — прорычал Браун.
— В очко? Не знаю такого выражения, но, полагаю, ничего для себя лестного я тут не найду. — Достав из плоского портсигара сигарету. Шкода постучал мундштуком по ногтю. Гм-м-м. Не скажу, что они чересчур покладисты. Как вы находите, обер-лейтенант?
— Этих людей не заставишь говорить, — с твердой уверенностью произнес Турциг.
— Возможно, возможно, — невозмутимо ответил Шкода. — И все-таки я получу необходимую мне информацию. Через пять минут получу. — Неторопливо подойдя к столу, гауптман нажал на кнопку, вставил в нефритовый мундштук сигарету и, скрестив ноги в начищенных сапогах, с надменной презрительностью оглядел пленных.
Неожиданно раскрылась боковая дверь, и, подталкиваемые дулом винтовки, в комнату, спотыкаясь, вошли два связанных, залитых кровью человека. Мэллори так и обмер, почти до боли впились его ногти в ладони. Это были Лука и Панаис! У Луки рассечена бровь, у Панаиса рана на голове. Их-таки схватили.
Оба грека были без верхней одежды. Лука лишился великолепно расшитой куртки, пунцового кушака и обычного своего арсенала.
Маленький грек выглядел нелепо: жалкий и убитый горем, он в то же время побагровел от гнева; усы его топорщились как никогда грозно. Мэллори посмотрел на него равнодушно, словно не узнавая.
— Вот вы каков, капитан Мэллори, — с укором смотрел на новозеландца гауптман. — Что ж вы не здороваетесь со своими старыми друзьями? Не хотите? Или растерялись? — продолжал он ласковым тоном. — Не рассчитывали встретиться с ними так скоро, капитан?
— На пушку хотите взять? — презрительно отозвался Мэллори. — Я этих людей в глаза никогда не видел. — При этом он поймал на себе взгляд Панаиса, полный такой черной злобы и недоброжелательности, что ему стало жутко.
— Как же иначе. У людей память такая короткая, не так ли, капитан Мэллори? — театрально вздохнул Шкода, наслаждаясь своей ролью. Так играет кошка с мышью. — Что ж, попробуем еще разок. — Круто повернувшись, гауптман подошел к скамье, на которой лежал Стивенc и, прежде чем кто-либо успел понять, в чем дело, ребром ладони ударил по изувеченной ноге юноши чуть пониже колена… Энди дернулся всем телом, но не издал ни звука. Находясь в полном сознании, он с улыбкой смотрел на немца. Лишь из прокушенной губы сочилась кровь.
— Напрасно вы это сделали, гауптман Шкода, — произнес Мэллори едва слышным голосом, прозвучавшим неестественно громко в воцарившейся тишине. — Вы за это умрете, гауптман Шкода.
— Да неужто умру? — насмешливо отозвался офицер, снова рубанув по сломанной ноге и снова не исторгнув ни единого стона у англичанина. — В таком случае мне следует умереть дважды, не так ли, Мэллори? Этот юноша очень мужествен, но ведь у его друзей сердца не каменные. Разве не так, капитан? — Пальцы немца скользнули по ноге раненого и сомкнулись вокруг щиколотки. — Даю вам пять секунд, капитан Мэллори, иначе придется менять шину… Gott im Himmel![4] Что с этим толстяком?
Сделав два шага вперед, Андреа остановился, шатаясь из стороны в сторону, меньше чем в метре от гауптмана.
— Выпустите меня! Выпустите меня отсюда, — задыхаясь, говорил грек. Одну руку он прижимал к горлу, другой держался за живот. — Не могу видеть такие страсти! На воздух!
— Ну нет, любезный мой Папагос! Ты останешься здесь и досмотришь все до конца… — увидев, что Андреа закатил глаза, Шкода воскликнул:
— Капрал! Скорей! Этот олух сейчас упадет в обморок! Убери его, а то он нас задавит!
Мэллори увидел, как оба часовых кинулись вперед, заметил растерянность и презрение на лице Луки. Вслед за тем покосился на Миллера и Брауна. Американец едва заметно моргнул, Кейси чуть кивнул головой. Два солдата, подойдя к Андреа сзади, положили его вялые руки к себе на плечи. Скосив глаза влево, Мэллори увидел, что часовой, находящийся в метре с небольшим от него, как зачарованный смотрит на падающее тело верзилы-грека.
Спокойно, еще спокойней… Автомат у него сбоку. Бить под дых, пока не успел опомниться…
Словно завороженный, Мэллори смотрел на ладони Андреа, лежащие на шее у часовых, поддерживающих его. Увидев, как напряглись мышцы Андреа, капитан метнул свое тело назад и вбок, изо всей силы ударил плечом часового в солнечное сплетение.
Раздалось громкое «ох!», удар о деревянную стенку. Не скоро придет в себя солдат!
Нанося удар, Мэллори услышал глухой жуткий стук столкнувшихся между собой голов. Придавленный навалившимися на него Миллером и Брауном, пытался вырваться еще один солдат.
Выхватив «шмайсер» у потерявшего сознание охранника, находившегося справа от него, Андреа уже держал Шкоду на мушке.
Несколько мгновений в караульном царила полнейшая тишина, от которой звенело в ушах. Никто не пошевельнулся, не сказал ни слова, не дышал: так потрясло всех происшедшее.
Тишину разорвал оглушительный стук автомата. Целясь гауптману в сердце, Андреа трижды нажал на спусковой крючок.
Человечек подпрыгнул и с размаху ударился спиной о стену. Долю мгновения постоял, раскинув руки, затем рухнул, похожий на манекен, навзничь, ударившись при этом головой о скамью. Такие же холодные и пустые, как при жизни, глаза его были широко открыты.
Поведя стволом автомата, Андреа уже держал Турцига и унтер-офицера на мушке. Достав из ножен на поясе Шкоды финку, гигант-грек разрезал веревки, связывавшие руки Мэллори.
— Подержи-ка автомат, капитан. Согнув занемевшие пальцы, Мэллори кивнул и молча взял «шмайсер». В три прыжка Андреа оказался возле двери в прихожую. Прижавшись к стене, жестом велел Мэллори отойти в глубь помещения.
Внезапно дверь распахнулась. Греку видно было лишь дуло винтовки, выглядывавшее из проема.
— Oberleutnant Turzig! Was ist los? Wer schoss?[5]
Голос оборвался на мучительной ноте: ударом каблука Андреа захлопнул дверь. Не успел немец упасть, как грек подхватил его и, оттащив в сторону, высунул голову в соседнее помещение.
После беглого осмотра закрыл дверь и запер на засов.
— Никого нет, капитан, — доложил грек. — Кроме караульного, не было никого.
— Вот и превосходно! Разрежь и у остальных веревки. Повернувшись к Луке, Мэллори невольно улыбнулся при виде растерянного выражения на его лице, сменившегося улыбкой до ушей.
— А где спят солдаты, Лука?
— В казарме в центре лагеря, майор. Здесь офицерские помещения.
— Лагеря, ты говоришь? Выходит…
— Колючая проволока, — лаконично ответил Лука. Высотой три метра.
— Выходов сколько?
— Один-единственный. Двое часовых.
— Превосходно! Андреа, всех в соседнее помещение. Нет, вы, обер-лейтенант, сядете здесь, — показал на кресло капитан.
— Кто-нибудь непременно сейчас придет. Скажете, что убили одного из пленных при попытке к бегству. Затем вызовите часовых, охраняющих ворота.
