тридцатифутовой веревкой, перекинутой через плечо, он тоже был новичком. И вдобавок, как сказал Скальф, он боялся темноты. Идя по его пути или, скорее, как мне представлялось, по моему собственному, я не имел ни малейшего представления о том, куда он меня может завести, ни даже о том, что я на самом деле ищу, однако я был убежден, что на этот раз — с седьмой, так сказать, попытки, может быть, и с последней — я сумею справиться с задачей.
Карен Дэйр стояла на священной почве. Под маленьким водопадом, струившимся из стены у нее за спиной как растаявшее мороженое, из воды вырастала широкая каменная плита, плоская и тоже белая, размером с концертный рояль. Здесь, объяснила Карен, священник стоит у алтаря, лицом к врачующимся и к пастве, взирающей, точь-в-точь, как мы сейчас, на блаженное озеро.
— Эта часовня основана экуменической церковью в 1975 году. С тех пор здесь проходят свадьбы, крещения и заупокойные службы, — она улыбнулась. — Ровно месяц назад здесь поженилась парочка из Тампа-Бэй. Это была необычайно красивая церемония. И жених и невеста были в белом, ансамбль камерной музыки расположился на самом берегу, — она указала на песчаную полоску на дальнем берегу озера.
— Вот туда мы сейчас, друзья мои, и отправимся. Устроим небольшой привал, прежде чем продолжим осмотр. Обойдите по этой тропе вокруг озера, а я пойду в противоположном направлении вам навстречу.
Экскурсанты послушно поплелись по тропе, но группа держалась теперь не так кучно, как раньше, и кое-кто выбился из рядов. Это означало, что я смогу спрятаться в часовне, не привлекая к себе ничьего внимания. Как только последний из экскурсантов вошел в проход, ведущий в Маленький Грот Тринадцати, я спрятался за алтарем.
Все вышло куда проще, чем я ожидал.
Я посидел там несколько минут, пока все вокруг не затихло, а затем встал и пошел в обратном направлении по берегу озера к Темному Трезубцу. Перешагнув через низкую загородку, я попал в ту часть пещеры, вход в которую экскурсантам был запрещен. Я спустился по довольно крутому склону в узкий проход, шедший под низко нависшими сводами и поворачивающий под прямым углом туда, где начиналась кромешная тьма. Как раз перед поворотом, где было еще сравнительно светло, но уже никто не мог заметить меня сверху, я раскрыл рюкзак и быстро переоделся в свою пещерную экипировку.
Я все предусмотрел и приготовил заранее. Сейчас мне оставалось только натянуть поверх джинсов комбинезон из чертовой кожи и надеть каску. Комбинезон был с защитными кожаными прокладками на локтях и на коленях и с большими карманами, в которых помещались запасы провизии и питья, двухфунтовая водонепроницаемая банка карбида и карманный фонарь, закрепленный ремнем у меня на поясе. Сапоги на резиновом ходу уже были у меня на ногах, я носил их с понедельника, чтобы они разносились. Вокруг пояса у меня была намотана нейлоновая веревка с фиксатором, позволяющим образовывать петли любых размеров. Другая веревка, значительно более длинная, была перекинута через плечо, как обруч. Снаряжение мне показалось несколько тяжелее, чем в тот раз, когда я примерял его в «Бен Семинофф», но оно было удобным и отнюдь не обременительным.
Поскольку вполне могло оказаться и так, что мне придется провести в пещере больше двенадцати часов, я решил использовать не современный электрофонарь, а ацетиленовый. Ацетилен менее эффективен, и открытое пламя горелки легко может быть залито водой, но, как мне объяснили, в случае долгого пребывания под землей он представляет собой более надежный источник освещения. И кроме того, лампу примерно такого типа наверняка использовал в 1945 году Принт Бегли.
Я насыпал серого карбида в нижнее отделение лампы и наполнил ее верхнюю часть водой. Затем закрыл лампу и вывел металлический язычок на переднюю сторону моей каски. Прикрыв рукой отражатель, я крутанул колесико зажигания. После нескольких попыток такого рода послышался слабый щелчок и появился газ. В центре отражателя зажглось ярко-желтое и надежное пламя. Я изменил интенсивность подачи газа, и пламя стало ослепительно сине-белым.
Надев каску, я обнаружил, что, куда бы я ни поворачивался теперь, тьма передо мной магически расступалась. Казалось, будто свет струится из моих собственных глаз. Это придало мне странное ощущение могущества. Здесь, во тьме, говорил я сам себе, ничто не имеет права существовать, пока я не удостою его взглядом.
До сих пор все шло строго по плану: начало выдалось многообещающим. Было уже почти пол- одиннадцатого, через сорок пять минут экскурсанты поднимутся на поверхность. Я рассчитывал на то, что даже если случится худшее и кто-нибудь обнаружит мое отсутствие, то пройдет не меньше получаса, прежде чем за мной отправятся на поиски, и, по всей вероятности, куда больше, прежде чем они выяснят, какой маршрут я избрал.
Я замел следы, стерев отпечатки ног с песчаной отмели, и спрятал зеленый рюкзак за утес. А затем завернул за угол. Сразу же за поворотом тропа полого пошла вниз.
12
Стены в проходе поднимались по обеим сторонам вертикально, и казалось, будто и там, наверху, они не сомкнутся никогда. Воздух был свеж и холоден, и мне пришлось напомнить самому себе, что я нахожусь в пещере, а не гуляю зимней ночью в горах.
Достаточно скоро спуск стал более трудным. Тропа, усеянная камнями и обломками льда, стала уже и круче, камни под ногами — крупнее, но реже, потом они начали громоздиться друг на друга, и, не успев осознать что к чему, я уже спускался по хаотической лестнице, составленной из огромных остроконечных глыб. Затем стены сомкнулись почти под прямым углом, земли под ногами не стало вовсе и я обнаружил, что меня несет куда-то по щели столь тесной, что только с трудом я мог бы в ней повернуть голову. Через двадцать или около того минут спуска, более всего напоминающего путешествие по дымоходу, мои ноги опять ступили на твердую почву — и внезапно я очутился в просторном и совершенно безмолвном зале.
Стены пологими каскадами, напоминавшими террасы, шли вниз, пол был усеян гигантскими глыбами и осколками сталактитов, упавших, должно быть, с невидимого мне свода. Ни его, ни дальних стен мне не удалось увидеть и в свете моего фонаря. Зал был огромен. И казалось, со всех сторон в него просачивалась тьма, натиск которой лишь на мгновение удавалось сдержать тонкому дрожащему лучу, испускаемому моей лампой. Уверенность, которую внушил мне поначалу фонарь, мгновенно улетучилась. В первый раз я ощутил страх перед здешней бездной.
Много времени у меня отнял обход зала. Я шел вдоль стен, ища начало нового спуска, но каждый раз натыкался на сплошную скалу. Согласно карте, здесь должен быть туннель, ведущий в каскад декоративных пещер, но я так и не смог отыскать его. Завершив круг по залу, я устало приник к щели, из которой сюда попал. Если здесь нет другого выхода, значит, мне предстоит вернуться к Темному Трезубцу или к тому, что я счел Темным Трезубцем, и начать все сначала.
Внезапно мной овладело малодушие. Снаряжение, казалось, становилось с каждым шагом все тяжелее, одежда под балахоном взмокла от пота, а на левой ноге я натер изрядную водяную мозоль. Я обнаружил, что думаю о Пенелопе, гадая, провела ли она эту ночь на Мулберри-стрит или вернулась к Сомервилю. Какого черта я валандаюсь в этой дурацкой дыре, когда у меня роман с такой женщиной?
Теперь мне хотелось одного: вернуться туда, откуда я начал свой спуск. Я оставил надежду найти другой выход из этого зала. Но, обойдя его столько раз в попытке исследовать весь периметр, я совершенно перестал в нем ориентироваться. Я не имел ни малейшего представления о том, где мне искать эту чертову щель. Мысль о том, что я, возможно, прошел мимо нее и, значит, мне придется совершить круговой обход еще раз, повергла меня в отчаяние.
И тут луч моей лампы выхватил из мрака туманные очертания некоей скальной формации, показавшиеся мне почему-то знакомыми. Надеясь обнаружить, что я уже описал полный круг, я вскарабкался на огромный известняковый массив и подошел к самому его краю, чтобы рассмотреть здешнюю округу повнимательнее.
На небольшом плато посреди россыпи белого кальцита, казавшегося поднятой ветром поземкой, высилось несколько сталагмитов, похожих на готические соборы. За ними тьма на стене становилась еще гуще, что могло означать только одно: там был проход. Причем не та щель, через которую я сюда попал. Я нашел другой выход отсюда.
Я издал победный крик, отозвавшийся коротким эхом и проглоченный протяжным молчанием зала. Подойдя поближе, я обнаружил, что тени на стене означали не один проход, а целых два, примерно
