надеяться избежать наказания.
— Вы предлагаете, чтобы я дала ей шанс исправиться?
— Здесь нужно просто немного милосердия, ведь эти люди так скудно питаются сейчас. — Прим выглянул в окно: — Отсюда действительно открывается прелестный вид.
— Да, — согласилась Женевьева. Он грустно улыбнулся:
— У нас много дел, мы должны подготовиться к завтрашнему визиту маршала. Вы извините меня?
— Конечно.
Дверь за ним закрылась. Женевьева подождала пару минут и быстро вышла следом.
— У Маризы роман с одним из солдат, — сказала Гортензия, — по крайней мере, так сказала Шанталь. — Она поглядела на старую служанку: — Можешь привести ее сейчас ко мне?
— Это что-то нам дает? — спросила Женевьева. Гортензия позволила себе слегка улыбнуться:
— Солдат Маризы сегодня вечером и завтра стоит на дополнительном посту на террасе у библиотеки, и она этим недовольна. Она думает, что это ты виновата.
Женевьева растерянно посмотрела на нее:
— Я ничего не понимаю.
— Солдат у ворот, когда ты приехала, — объяснила тетя. — Ты не захотела показать ему свои бумаги. Как только эта история дошла до Райсшлингера, с мальчиком стали обращаться плохо, грубо. Его капитан подумал, что иначе это отразится на нем самом, и принял соответствующие меры. Шанталь говорит, что Мариза очень сердита на тебя.
— Ты предполагаешь как-то использовать ее? Это то, ради чего все и было затеяно, так?
— Естественно. Тебе нужно попасть в библиотеку, и сделать это можно только во время бала. У тебя должен быть повод на время выйти. Запор на третьей сводчатой двери все еще сломан, как тридцать лет назад. Если ты достаточно сильно толкнешь, она откроется. Сколько времени тебе нужно, чтобы воспользоваться этим твоим фотоаппаратом? Пять минут? Десять?
— Но часовой снаружи, — усомнилась Женевьева, — на террасе?
— А, да. Молодой человек Маризы. Кажется, его зовут Эрих. Думаю, мы можем рассчитывать на то, что она уведет его в кусты и продержит там достаточно долго. А все остальные будут развлекаться.
— Бог мой, — восхитилась Женевьева. — Ты уверена, что среди наших предков не было Борджиа?
Мариза появилась через пару минут в сопровождении Шанталь с распухшим от слез лицом.
— Пожалуйста, мадемуазель, — запричитала она. — Я не брала ваших серег, клянусь.
— Но ты обыскивала мою комнату по приказу Райсшлингера, не так ли?
У нее отвалилась челюсть от удивления, она была в таком шоке, что даже не пыталась отрицать.
— Видишь, мы знаем все, дурочка, и полковник Прим знает, — сказала Гортензия. — Он заставил тебя сказать ему правду, не так ли, и велел молчать обо всем?
— Да, графиня. — Мариза упала на колени. — Райсшлингер ужасный человек. Он сказал мне, что пошлет меня в концлагерь, если я не сделаю то, что он приказывает.
— Встань, девочка, ради всего святого, встань! — Мариза послушно встала. — Ты хочешь, чтобы я послала тебя обратно на ферму? Это будет позором для твоей матери, ведь так?
— Нет, графиня, пожалуйста! Я сделаю все, что вы скажете!
Гортензия потянулась за сигаретой и холодно улыбнулась Женевьеве.
— Видишь? — сказала она.
Крэйг Осборн был занят в штаб-квартире ОСС большую часть дня. Когда он вышел оттуда, был уже вечер, и до госпиталя в Хэмпстеде он добрался только в семь часов. Охранник не открыл ему ворота, спросив сквозь прутья ограды:
— Что я могу сделать для вас, сэр?
— Майор Осборн. Узнайте, доктор Баум должен ждать меня.
— Мне кажется, он ушел, сэр, но я проверю. — Охранник пошел в свое помещение и спустя минуту вернулся. — Я был прав, сэр. Он ушел час назад, как раз перед тем, как я заступил на дежурство.
— Проклятье! — сказал Крэйг и повернулся, чтобы уйти.
— Вы по срочному делу, сэр? — спросил охранник.
— Вообще-то, да.
— Я думаю, вы найдете его в «Гренадере», сэр. Это паб на Чарльз-стрит. Прямо по дороге. Вы не пройдете мимо. Он там сидит почти каждый вечер.
— Благодарю вас, — сказал ему Крэйг и поспешил прочь.
В этот вечер офицеры собрались на небольшую вечеринку, которую устраивали по случаю приезда Роммеля, и Земке попросил Женевьеву присутствовать на ней, поскольку Гортензия снова собиралась обедать в своей комнате.
— Я обещала быть в полной форме для Роммеля, — сказала она генералу. — Этого вполне достаточно.
Женевьева была готова спуститься вниз к семи часам и только что отпустила Маризу, когда услышала осторожный стук в дверь. Она открыла и увидела Рене Дизара, стоявшего перед ней с подносом в руках.
— Вы просили кофе, ма-амзель, — серьезно сказал он. Женевьева раздумывала лишь мгновение.
— Спасибо, Рене, — сказала она и отступила назад. Когда она закрыла дверь, Рене опустил поднос на стол и быстро повернулся:
— У меня всего одна минута. Мне приказано явиться на очень важную встречу.
— Зачем?
— Возможно, вести из Лондона.
— Вы можете покинуть замок без проблем?
— Не беспокойтесь обо мне. Я знаю, что делать. — Он улыбнулся. — А у вас все в порядке?
— Пока да.
— Я постараюсь зайти к вам завтра, но сейчас мне нужно идти. Спокойной ночи.
Он открыл дверь и вышел. Она вдруг впервые по-настоящему испугалась. Глупости, конечно. Женевьева налила себе немного кофе, подошла к окну и присела, стараясь успокоиться.
Танцы устроили в старой музыкальной комнате. Там, на небольшом возвышении в углу, стоял концертный рояль. Она вспомнила, как играла в последний раз для Крэйга Осборна, и понадеялась в душе, что никто не попросит ее сесть за инструмент здесь.
Анн-Мари была более способной и больше занималась. Она могла бы стать профессиональной пианисткой, но ей хватало ума не проявлять слишком большого усердия. Она всегда считала, что это не ее призвание. Она, наверное, была права, впрочем, как и во всем остальном.
Женевьева изображала аристократку до мозга костей — хороший способ избежать общения с людьми, которых она должна была бы знать. Кто-то открыл дверь на террасу, и в помещение ворвался холод. После полудня прибыл бригадный генерал СС по фамилии Зайльхаймер с женой и двумя дочерьми и армейский полковник с перевязанной рукой. Он держался молодцом, стараясь, видимо, поддержать свою репутацию героя войны перед молодыми офицерами, которые окружали его. Присутствие Земке и бригадира вызывало заметное напряжение. Возможно, они заметили это, потому что незаметно удалились, и обстановка сразу оживилась.
В течение первого часа два молодых офицера следили за граммофоном по очереди, но вскоре поручили это занятие одному из солдат, а сами решили попытать удачи с дочерьми бригадира, каждая из которых выглядела не старше семнадцати лет; обе раскраснелись от того внимания, которое им тут оказывали. Они, конечно, с нетерпением ждали бала и жаждали увидеть великого Эрвина Роммеля. Младшая с раздражающим хихиканьем заявила, что никогда раньше не встречала столько солидных молодых людей в одной комнате, и спросила, что Женевьева думает по поводу того темноволосого полковника СС. Она говорила по-французски, то же пытались делать и все немцы. Эта последняя фраза была сказана несколько громче, чем следовало бы. Макс Прим с рюмкой коньяку в руке держался очень прямо, разговаривая с армейским полковником, но в его голубых глазах мелькала скрытая радость, когда он изредка бросал быстрый взгляд на Женевьеву.
