при расследовании они точно установили, что он иностранец?
– Они могли предположить, что он американец, по содержимому карманов, по одежде, по деньгам и исходили из этого.
– Ладно. Но знают ли они, что он из ЦРУ?
– Вы что, ребенок? – вспылил посол. – Да они знают все: кто, где и как срет в данную минуту в нашем посольстве! Да, конечно же, им известно, что он из ЦРУ! Л что, ваши ребята разве не знают, кто кагэбэшник в их посольстве в Вашингтоне? Уверен, черт побери, они прекрасно осведомлены об этом!
Бирман ничего не ответил. Он листал и листал докладную записку КГБ, вертел ее так и сяк, но к каким- то конкретным строчкам не приглядывался.
– Так, ладно. Ну и что же дальше? – нарушил затянувшееся молчание посол.
Таглиа ничего не сказал.
– Я добавил бы, что мы приняли их предложение сотрудничать, – подал голос Мартин.
– Их что? – В голосе Бирмана почувствовалось не удивление, а настороженность.
– Вместе с докладной запиской КГБ Министерство иностранных дел передало нам предложение сотрудничать с КГБ в ведущемся расследовании.
– Это они согласились в ответ на предложение Мартина, – пояснил Таглиа.
– А кто вас уполномочил предлагать такое? – насел Бирман.
Мартин в недоумении пожал плечами:
– Мне показалось тогда, что это неплохая идея.
– И сейчас похоже, что идея неплоха, – заметил посол. Он откинулся на спинку стула и, взгромоздив ноги на стол, а руки закинув за голову, уставился на потолок. – Может, нам удастся что-то разузнать.
– Единственное, что мы узнаем из расследования, ведущегося КГБ, – это то, что они сами захотят довести до нашего сведения. А нам этого вовсе знать не хочется.
– Правда? – посол начал четко и медленно произносить слова. – Я никогда не мог постичь смысл этого шпионского вздора. Почему бы нам не хотеть узнать все это?
– А потому, что все это будет ложь. Или, что еще хуже, во всем этом будет достаточно правды, чтобы заставить нас задуматься: а может, и во всем остальном тоже правда? А вот в остальном-то будет сплошная ложь.
– Не считаю, что мы не сможем отделить зерно от плевел. Во всяком случае, я не вижу, как можно понести ущерб, разузнав, что они там говорят. Иногда, как утверждают йоги, путем простого созерцания можно заметить многое.
– 12 —
Дневное время,
Посольство Соединенных Штатов
Мартин сидел в квартире Хатчинса и никак не мог приступить к составлению описи. В последний раз он составлял опись чужого имущества, еще когда служил в армии, и никак не думал не гадал, что когда-нибудь придется заниматься этим делом снова.
По московскому телевидению передавали что-то похожее на западный рок. Довольно неплохо для начинающих! Еще одно поколение исполнителей, и они научатся играть как надо. А пока музыка отвлекала его от дела.
Он нехотя поднялся и ваял лист бумаги, лежащий на письменном столе Хатча. Он знал, что ему нет нужды беспокоиться, как бы не наткнуться на секретные документы или личные вещи, которые могут привести его в смущение. Бирман уже позаботился о них. Мартин не мог не признать высокий профессионализм, проявленный Бирманом и Дэнсоном при тщательном обыске квартиры в поисках «секретных служебных документов». Если бы Мартин не знал хорошенько квартиру и каждую вещь в ней, то, может, подумал бы, что ее никто и не обыскивал. Документы с грифом «секретно» здесь искать нечего, его дело – проверить и описать оставшиеся предметы.
Таких предметов было совсем немного: в столе лежали две федоскинские шкатулки да грузинский кинжал, который Хатчинс использовал как пресс для бумаг, а теперь и бумаг-то никаких не осталось. И шкатулки, и кинжал особой ценности не представляли. Проверять и описывать нужно главным образом картины.
Сидя за столом, Мартин окинул взором комнату, на стенах которой висело с дюжину больших полотен и множество маленьких картин. Он попытался припомнить, когда появилась здесь каждая из них, но не смог. Вот та, на противоположной стене, на которой целая радуга цветов, – она приобретена первой. Хатч познакомил тогда Мартина с художником Юрием Красавицким, а потом пригласил его к себе пропустить рюмочку-другую. А что после того дня?
Вспомнить он не мог, хотя и присутствовал при покупке большинства картин.
Они с Хатчинсом прибыли в Москву в один и тот же день, одним и тем же рейсом. Познакомились еще в самолете. Как знать, если бы они не встретились тогда, может, никогда и не подружились бы – уж очень разными они были. Ему уже стукнуло сорок пять, и он устал от бесконечных мелких склок на академическом фронте – университетские политические стычки ведутся столь ожесточенно потому, что возникают по пустякам. А Хатчу тридцать лет, и он с готовностью взялся за «самую важную работу в моей профессии», как он сказал. «Сельскохозяйственного атташе?» – вежливо переспросил Мартин, и они дружно рассмеялись.
Долгое время он продолжал сидеть, уставившись на стену и думая о Хатче, и постепенно до него стало доходить, что на стене, на которую он глядит, висит картина, а на ней нарисовано женское лицо.
Картина написана маслом, размер небольшой – полметра на полметра. На ней изображен женский
