Ираклий пожал плечами. – Всю практическую работу делают рядовые члены мафии. Это как в партии. Дай- ка мне позвонить одному из моих людей, занимающихся организованной преступностью, – предложил Ираклий. – Может, он знает кое-что, чего нет в досье.
Этим сотрудником был Михаил Кавтарадзе, старший оперуполномоченный, приближающийся к пенсионному возрасту.
– Броладзе? – переспросил он. – Нет, в его деле многого не найти. Старый Тамаз не любит, чтобы на него хранились какие-то документы.
– А как насчет той кражи станков в 1949 году?
– А никак. Старый Тамаз замешан только в их продаже. Тогда он только начинал. Думаю, он продавал станки, потому что они плохо лежали: директор завода сам участвовал в этом деле. Впрочем, по- настоящему он начал свое дело с цветов. Покупал их, а не крал.
– С цветов? – не понял Чантурия.
– Ну да, с цветов. Старый Тамаз начинал работать водителем грузовика на том самом заводе. Говорят, он доставлял на своем грузовике станки на Украину. Пять дней туда и обратно, десять, если сломается что- то. Ну, а он управлялся за пару дней, устраивал «поломку», договариваясь с мастерской, которая составляла фиктивную ведомость на ремонт, возвращался назад, закупал полный кузов цветов и гнал грузовик в Москву, где распродавал цветы всего за один день прямо на стоянке автомашин около дома, где останавливался. Зимой цветы в Москве дороже золота – ну да вы знаете. К тому же их легче загнать, чем станки. Домой он возвращался в срок, с полными карманами денег. Крутя баранку целых десять лет, он не заработал бы столько, сколько за одну такую ездку. Через несколько лет на него работали все шофера в Грузии – даже те, кого в КГБ считали своими. В госбезопасности любят вербовать шоферов: они хорошие источники информации. Ну, вы-то об этом лучше нас знаете. До сих пор грузовые перевозки – его главный бизнес, в Грузии ничто с места не двинется без ведома Тамаза Броладзе.
– А как бы с ним встретиться? – поинтересовался Чантурия.
Прежде чем ответить, Кавтарадзе несколько секунд разглядывал Серго оценивающим взглядом.
– Он, может, и ответит на приглашение КГБ, – наконец произнес Кавтарадзе, – но не думаю, что будет разговаривать с кем-то из нас, присутствующих.
– Мне не хотелось бы посвящать в свои дела местное управление КГБ. Они носят специфический характер, их разматывает Москва.
Чантурия умышленно говорил неправду, потому что не знал Кавтарадзе. Он заметил настороженность в его глазах. Кавтарадзе был грузин, а кто знает, чья возьмет в конфликте Грузии с Москвой? Впервые Серго прочувствовал на собственной шкуре, что могут думать о нем русские, с которыми он работает рука об руку.
– Единственное, что можно сделать, – найти кого-то, кто знает старого Тамаза, – предложил Кантарадзе. – Нужно найти посредника, которому он доверял бы. Кого-нибудь, у кого есть друзья на той стороне. Но я не знаю никого подходящего.
– В делах говорится, что его сын мотал срок в лагерях.
– А-а, это! Да, – Кавтарадзе пожал плечами. – Но, в общем-то, не за преступление – так, за изнасилование. Нетрудно было догадаться, на что он намекал: «Вы же должны понимать: парень был совсем молодым».
– Возможно, я и знаю человека, у кого есть друзья на той стороне, – подумав, ответил Чантурия.
– 24 —
3 часа дня,
Дома у Микадзе
Георгий Микадзе сидел на балконе своей квартиры в центре старого Тбилиси, на скамье, обтянутой потертым зеленым бархатом. Полностью изолированный балкон являлся как бы продолжением квартиры, он немного выступал и нависал над улицей. Скамья занимала почти весь балкон, внутри обшитый темным мореным дубом, инкрустированным извилистым абстрактным узором. По бокам балкона были узкие окна, через которые просматривались оба конца тесной улочки.
Георгий сидел, опираясь на трость, изредка поворачиваясь, чтобы взглянуть на улицу, будто ожидая кого-то. Напротив него в тяжелом резном кресле сидел, утонув в нем, Серго Чантурия.
– Империи никогда ничему не учились, Серго, – говорил Микадзе. Иногда даже кажется, что они не способны усваивать уроки. Прежде в них были голодные забастовки, теперь революция. – Не дели шкуру неубитого медведя, – заметил Чантурия. – Союз так просто не рухнет.
Георгий лишь рассмеялся:
– Вай, революция здесь действительно пока не произошла, не произошла сегодня. Возможно, ее не будет и в этом году. Но уже слышна ее поступь.
– Если так, то вы ускорили ее приближение.
– Маслом каши не испортишь, – заметил Георгий. – Что ж, если ускорил, тогда, надеюсь, достиг того, чего хотел. Но вот в чем вопрос: какой она будет, эта революция? Придет ли свобода или же лишь сменятся правители?
– А вас не беспокоит, что кто-то может запомнить ваше имя и вашу роль во всех этих событиях?
– Некогда я беспокоился по этому поводу. А теперь я уже ничего не боюсь.
– На этот раз вы можете и не выжить в заключении.
– Я знаю, что выдержу любые лагеря, Серго.
– Извините меня, Георгий Георгиевич, что я ничего не сделал, чтобы вызволить вас из лагеря.
