— Ma, пожалуйста. — Люк повернулся к ней. Его глаза пылали гневом. — Я говорил уже, что этому сейчас не время.
— Хорошо, хорошо.
В комнате появилась миссис Бродфилд. Она двигалась так тихо в своих мягких сестринских ботинках, что никто не слышал, как она вошла. Просто возникла, как молочно-белое привидение.
— Боюсь, что теперь вы должны будете уйти. Мы готовим Энни к переезду.
— Уйти? Мы только что вошли. Это моя племянница, как вам известно.
— Я сожалею, но мы должны придерживаться расписания, — авторитетно заявила сестра.
— Ну и куда вы ее забираете? — требовательно спросила Фанни.
— В Бостонскую больницу. Вы сможете получить всю исчерпывающую информацию у сестры, сидящей за столом на этом этаже, — ответила миссис Бродфилд.
Тетя Фанни гневно покачала головой, но миссис Бродфилд, спокойно обойдя вокруг моей кровати, что-то поправила у капельницы.
— Теперь, дорогая Энни, не беспокойся ни о чем другом, кроме как о скорейшем выздоровлении, слышишь? — Тетя Фанни поцеловала меня в щеку и сжала мою руку. — Через пару дней я приеду в этот расхваливаемый госпиталь в Бостоне убедиться, что они делают все правильно для тебя, — добавила она и уставилась на миссис Бродфилд, которая продолжала заниматься своими делами, как будто посетители уже ушли.
— Я приеду вместе с ней, Энни, — пообещал Люк, взяв меня за руку.
— О Люк, я теперь пропущу выпускную церемонию в школе и твою речь! — воскликнула я.
— Нет, это не так, — сказал он с присущей ему уверенностью. — Я прочитаю всю свою речь тебе по телефону еще до того, как пойду в школу в тот день. Поднимусь также на нашу веранду и посижу там, представляя себе, что ты тоже находишься вместе со мной и что ничего этого не случилось.
— Что это за разговор? — спросила тетя Фанни с улыбкой на лице, которая выражала одновременно любопытство и понимание.
— Это наш разговор, — ответил Люк. В его глазах светилась правда. В них была также и любовь ко мне.
Люк наклонился ко мне и поцеловал в щеку, и в это время в комнату вошел Тони Таттертон.
— Ну, как у нас идут дела? — произнес он и посмотрел на Люка, который сразу отпрянул в сторону и подозрительно взглянул на него. — Меня зовут Тони Таттертон, — быстро сказал Тони и протянул свою руку. — А вы, должно быть…
— Мой сын, Люк-младший, — представила его тетя Фанни. — Полагаю, вы знаете, кто я. Я являюсь сестрой Хевен.
Она произнесла эти слова так резко и с таким презрением, что ничего подобного из ее уст я никогда не слышала. Единственной же реакцией Тони было то, что он просто поклонился.
— Разумеется. Ну а теперь мы должны будем уделить все наше внимание Энни и начать ее перемещение. Я буду внизу возле машины «скорой помощи», — добавил Таттертон и снова бросил взгляд на Люка.
Глаза юноши задержались на Тони, критически изучая и анализируя его.
— Мы будем с тобой также и в Бостоне, — повторил он и вместе с тетей Фанни вышел из комнаты.
Прежде чем я разревелась, вошли больничные санитары с носилками и стали меня укладывать на них под руководством миссис Бродфилд. Через несколько минут меня выкатили из комнаты и повезли вниз по коридору. Рядом со мной не было никого, кто держал бы меня за руку, никого, кого я любила или кто любил меня. Лица всех окружавших были незнакомыми и ничего не выражающими, это были лица людей, которые воспринимали меня лишь как часть своей повседневной работы. Когда мы добрались до двери, выходившей на стоянку, где дожидалась машина «скорой помощи», миссис Бродфилд ловко подсунула одеяло под мои плечи.
Хотя небо было серым и облачным, я сразу зажмурилась, как только дневной свет ударил мне в лицо. Но это продолжалось всего несколько секунд, так как меня быстро переложили с больничной тележки в машину. Я открыла глаза, когда двери уже закрылись и рядом со мной села миссис Бродфилд, прикрепляя капельницу. Я чувствовала, как «скорая» рванулась вперед и поехала в сторону аэродрома, откуда самолет перебросит меня в больницу большого города.
Я не могла отделаться от мысли, что, может, никогда уже мне не придется увидеть Уиннерроу. Внезапно все, что я принимала как должное, показалось мне таким ценным и дорогим, особенно этот маленький городок, который Люк называл «однолошадным».
Мне захотелось сесть у окна, бросая последний, прощальный взгляд на сам городок, на широкие зеленые поля и аккуратные маленькие фермы с участками, засаженными летними культурами. И особенно на горы с лачугами шахтеров и сарайчиками самогонщиков, которые были разбросаны по всей округе на холмах. Мне хотелось оставить Уиллис в своим сердце.
Меня вырывали из привычного мира, с его людьми, природой, домами, всем тем, что я любила и лелеяла; из мира, частицей которого являлась я сама. Не будет больше ни сладковатого запаха свежих магнолий, ни улицы, по которой я ходила в школу. Не будет больше таинственной веранды, крошечного коттеджа в форме музыкальной шкатулки, которая играет Шопена. Я закрыла глаза и представила себе, каким должен быть сейчас Хасбрук-хаус. Все наши слуги сидят, конечно, где-нибудь вместе, онемевшие, еще неспособные полностью осознать случившееся.
Я почувствовала в голове пульсирующую боль. Слезы потоком потекли из глаз, и я вся буквально задрожала от рыданий. Я никогда не увижу их снова? Никогда не услышу, как отец зовет меня, возвратившись домой: «Где моя девочка? Где моя девочка Энни?» Когда я была маленькой, я любила прятаться в жилой комнате за синее атласное кресло с высокой спинкой, зажимая рот своим маленьким кулачком, чтобы не захихикать, а отец делал вид, что везде ищет меня. Потом у него на лице появлялось выражение обеспокоенности, и мое сердечко начинало отчаянно биться при мысли, что я могла причинить ему горе.
«Я здесь, папа!» — кричала я, и он поднимал меня на руки и покрывал мое лицо поцелуями. Затем относил меня в небольшой кабинет, где мама слушала рассказы Дрейка о школе. Мы усаживались на кожаную кушетку, причем я забиралась на папины колени, и тоже внимательно слушали, пока мама не предлагала нам помыться и одеться к обеду.
Теперь над этими наполненными солнцем и смехом днями сгустились тучи и тени, подобные пелене холодного дождя или похоронным саванам. Мои родители умерли, и эти счастливые дни окрасились в черный цвет.
— Попытайтесь уснуть, Энни, — сказала миссис Бродфилд, прервав мои воспоминания. — От того, что вы будете лежать и плакать, вы станете лишь слабее. А вам предстоит выдержать много больших сражений, поверьте мне.
— Был ли у вас пациент, похожий на меня? — спросила я, понимая, что мне необходимо установить дружеские отношения с этой женщиной. Я сейчас очень нуждалась в друзьях — более старших и мудрых, чем я, кто подсказал бы, что делать. Но нужен был не просто умный друг, но также и любящий.
— Да, у меня было несколько жертв несчастных случаев, — заявила она голосом, полным высокомерия.
— Все эти люди поправились? — В голосе моем звучала надежда.
— Конечно, нет, — ответила она прямо.
— А я поправлюсь?
— Ваши доктора надеются.
— Но что думаете вы?
Я удивлялась, почему тот, кто посвятил себя благородному делу — оказанию помощи другим, особенно тем, кто так сильно в ней нуждается, мог быть таким холодным и безразличным. Разве миссис Бродфилд не знала, насколько важны были теплота и нежная забота? Почему она была такой надменной?
Несомненно, Тони должен был навести о сестре справки, прежде чем нанять ее. Мое выздоровление было столь важным для него, что он, вне всякого сомнения, искал самое лучшее. И все же я предпочитала,
