слезами. Мне не трудно было представить себе Троя у постели Тони — рука Тони в руке Троя, голова Троя опущена, его плечи содрогаются от рыданий, когда он увидел, что жизнь покинула его старшего брата.
— Как он умер? — спросила я наконец голосом настолько слабым, что скорее это был шепот.
— Это был паралич. По-видимому, какое-то время тому назад у него был небольшой инсульт, но об этом я ничего не знал.
— Недавно мне звонил Дрейк и сказал, что он разговаривал с ним, но он даже не упоминал о том, что Тони был серьезно болен.
— Он закрылся в своей комнате, так что даже Рай не знал, что происходит. К тому времени, когда он понял, что все это значит, было уже поздно. По крайней мере, хоть я был с ним в конце. Он много бормотал, путая людей. Через некоторое время я не был уверен, что он узнавал меня, но он упоминал ваше имя и заставил меня обещать, что я буду смотреть за вами и следить за тем, чтобы у вас все было в порядке. Я… я знаю, что он испытывал странные душевные муки, и я представляю себе, что вы были свидетельницей некоторых из них, но он был безвредный. Он был человеком, ищущим любви и путей оплатить свои грехи… Это то, что мы все делаем в конце так или иначе.
— Я знаю. — Неизвестно, услышал ли он в том, как я это сказала, как много я уже знала. — Я знаю, кем был для меня Тони в действительности, Трой. Он выкрикнул это, когда я покидала Фарти, и моя тетя Фанни подтвердила.
— Понятно. — Его голос отдалился. — Я не пытаюсь оправдывать его, но у него была сложная и трудная семейная жизнь.
— Да. — У меня не было особого желания говорить сейчас обо всем этом. — Но, Трой, я хочу приехать на похороны. Когда они состоятся?
— Послезавтра, в два часа. Все будет проходить на семейном кладбище. По тому, что мне сказала ваша горничная, я понял, что ваше состояние неуклонно улучшается. Я рад за вас, Энни, и я не хотел бы, чтобы что-либо помешало этому, так что, если такая поездка затруднительна для вас…
— Нет, и это не скажется отрицательно на моем выздоровлении. Я… горю желанием снова увидеть вас. У меня не было даже возможности поблагодарить вас за то, что вы позвонили тете Фанни и, таким образом, дали возможность Люку и ей приехать и забрать меня. Ведь это сделали вы, не правда ли?
— Я не хотел, чтобы вы уезжали, я надеялся на то, что у нас будут другие возможности быть вместе, но я видел, что происходило с вами здесь, и понимал, что вам лучше быть среди людей, которых вы любите, хотя я и представлял себе, как тяжело вам будет вернуться теперь домой. Я помню, как Тони рассказывал мне, насколько тяжело ему было, когда много лет тому назад он пришел в мой коттедж, думая, что я умер и меня больше нет.
— Да, это было больно. Хотела бы я, чтобы у меня тоже был свой коттедж, где я могла бы спрятаться от печали и боли, с лабиринтом, который не пускал бы ко мне нежелательных людей.
— Трагедия обладает способностью узнавать нужные повороты и находить предназначенного ей человека, где бы он ни находился, Энни. Я узнал это слишком хорошо, — сказал он печально.
— Я знаю. — Мой голос был почти не слышен. Это скорее был шепот. Я была на грани того, чтобы сказать больше, возможно, даже упомянуть о секретном письме в игрушечном коттедже. Он, должно быть, что-то почувствовал, потому что постарался быстро закончить наш разговор.
— Увижу вас послезавтра, Энни. Я рад, что вы будете там со мной. До свидания, до встречи.
— До свидания, Трой.
Я медленно положила трубку. Мои мысли вернулись к Тони. Несмотря на его безумие и ложь, я не могла удержаться от слез. Трой был прав. Хотя Тони был невообразимо богат, он был одинок и растерян. Совершенно так же, как другие люди, он искал того, кого мог бы полюбить и кто любил бы его.
Вероятно, Рай Виски был прав относительно духов в Фарти. Может быть, они наконец прекратили муки Тони, призвав его в свои ряды.
Тетя Фанни расстроилась, когда я сказала ей, что собираюсь присутствовать на похоронах Тони.
— Никто не знает, Энни, что он был твоим дедушкой. Никто не ожидает, что ты проделаешь весь этот путь, чтобы посмотреть, как его хоронят.
— Я знаю, кем он приходился мне, тетя Фанни. Я не могу забыть и ненавидеть его. Он действительно пытался помочь мне по-своему.
— Это место ядовитое. Все эти богатые люди губят себя тем или иным образом. Это не значит, что я сама не хочу быть богатой, речь идет о том, как живут эти богатые шарлатаны, воображая, что они лучше всех. Они становятся совершенно сумасшедшими. Я хочу, чтобы ты изменила свое решение.
Она ворчала весь день, но убедилась, что я непреклонна. Вскоре после того как я поговорила с Троем и узнала о смерти Тони, я позвонила Люку. Я едва могла говорить, когда он ответил. Его голос был такой печальный и одинокий. У меня задрожала рука, но я закрыла глаза и заговорила. Как только он услышал мой голос, он стал веселее и заговорил громче.
— Много раз я пыталась написать тебе письмо, Люк, но все время казалось, что это не то, что нужно.
— Я это знаю. Именно поэтому я не общался с тобой и не писал тебе. Но я рад, что ты позвонила мне. Я пытался все время занимать себя работой и не думать о тебе, но это не так легко. Мне приятно слышать твой голос, Энни.
— Так же, как и мне слышать твой. Но я звоню, чтобы сообщить тебе невеселые новости. — Я рассказала ему о смерти Тони и о телефонном разговоре с Троем. — Твоя мать недовольна тем, что я собираюсь поехать в Фарти, и говорит, что она больше не вернется туда. Она надеется, что и я не захочу поехать, но я поеду. Я могу теперь ходить с палочкой, так что путешествовать теперь будет проще.
— Я буду у вас в то утро, чтобы отвезти тебя в Фарти, — быстро ответил Люк.
— О Люк! Я знала, что ты поможешь.
— Я люблю тебя, Энни. Я ничего не могу поделать с собой. Я буду жить с этим и страдать до самой своей смерти.
— Я тоже, Люк.
С минуту мы оба молчали. У меня так сдавило горло, что я не была уверена, что смогу произнести еще хотя бы одно слово. Наконец, глубоко вздохнув, я посмотрела на портрет, который нарисовала, и собралась с силами.
— Люк, я нарисовала картину, на которой изобразила тебя стоящим на веранде.
— В самом деле? Можно я повешу ее в моей комнате в общежитии?
Я хотела оставить ее для себя, но подумала, что это было бы слишком эгоистично сказать ему об этом.
— Конечно.
— Я посмотрю ее, когда приеду забрать тебя. Ни о чем не беспокойся.
— Спасибо, Люк.
— Энни, это так тяжело отрекаться от того, что я чувствую к тебе.
— Я знаю. То же происходит и со мной.
— Скоро увидимся.
Мы оба должны были прекратить разговор по одной и той же причине. Каждое слово, как тяжелый меч, вонзалось в нас до самого сердца.
Позднее, во второй половине дня, позвонил Дрейк. Он был удивлен, что мне уже было известно о смерти Тони. Он еще более удивился, когда я сказала ему, что буду присутствовать на похоронах. Он даже не спросил меня, как я узнала об этом. Так что я не упомянула ему о Трое. Его подчеркнуто деловой тон вызвал у меня раздражение.
— Ну, если ты сочла нужным приехать, ты должна была бы позвонить мне. Но еще не слишком поздно. Я все устрою для тебя.
— Все уже устроено. Люк также едет со мной.
— Мне надо было догадаться об этом.
— Пожалуйста, Дрейк. Ради Тони, памяти о нем, давай сохраним мир, — взмолилась я.
— Ты права. Конечно, я буду вести себя с достоинством. Все, кто хоть что-то значит в деловом мире, будут там, могу заверить тебя в этом.
