— Ничего, что ты, конечно, — пробормотал юноша и опять смутился.
Я придирчиво осмотрела комнату. Других «улик» не видно. В углу оставалась кипа листков с набросками, но сложенных так, что не было заметно, кто изображен на них. Немного успокоившись, я села на кушетку.
— Значит, это и есть мастерская знаменитого Тони Таттертона? — задал Джошуа ненужный вопрос. Наверное, ему было неловко.
— Да. Здесь он делал эскизы для первой куклы, писал маслом, потом ваял. Все своими руками.
— Какой талантливый человек. — Джошуа сел рядом. — Здесь действительно очень уютно. Уединенное местечко.
— Я так люблю приходить сюда! Только хорошо бы Тони убрал отсюда свое добро и вернул домику прежнюю обстановку. Не понимаю, почему он до сих пор этого не сделал.
— Возможно, он еще будет здесь работать, — предположил юноша.
Мне это в голову не приходило. Неужели он задумал писать портрет моей матери? Неужели она согласилась? Или он хочет сделать другую куклу, пригласив в качестве натурщицы юную девушку?
— Может быть. Но мне бы хотелось, чтобы ты увидел здесь прежний интерьер. Я хотела показать тебе, как выглядит дом моей мечты.
— Представим, что здесь все так, как хочешь ты. В нашей власти представить все.
— Может, мы притворимся парой влюбленных, которые после долгих скитаний нашли покой?
— Нам нет нужды притворяться, — мягко произнес Джошуа, но в его зеленовато-ореховых глазах уже запылал огонь.
Мы с ним уже целовались несколько раз, но всегда на ходу: то на прощание, то при встрече, то в шутку. Но никогда еще наши губы не сливались дольше, чем на мгновение, никогда не припадали друг к другу тела. И вот он склонился ко мне, а я инстинктивно подалась навстречу. Он коснулся губами моего рта, обнял за плечи, я обхватила его талию…
— С днем рождения, Ли, — прошептал юноша и снова коснулся моих губ, теперь уже смелее, настойчивее. Непроизвольный тихий стон вырвался у меня из груди. Иголочками с ног до головы закололо тело. Я вспомнила, как Дженнифер рассказывала мне о восторге, какой вызывали в ней ласки Уильяма. Несказанную радость доставляют прикосновения мужских рук, когда ты влюблена! Но на память пришли воспоминания о других руках. Тони тоже трогал меня, гладил мое тело здесь, в этой же комнате, но какая огромная разница была в чувствах!
Джошуа отпрянул, не решаясь броситься в омут поцелуя. В его блестящих глазах сквозила неуверенность, движения были немного скованы, но за этим угадывалась страсть. Я поняла это по тому, как дрожали его губы, скользившие по моей коже, как требовательно сжимали мои плечи его руки.
— Ты мне так нравишься, Ли, так нравишься…
— И ты мне очень нравишься, Джошуа.
Он вновь приник к моему рту. Пальцы настойчиво бегали по плечам, спине. Я затрепетала в предвкушении. Вот-вот он коснется моей груди! Но Джошуа вдруг отстранился. Слишком он был неуверен в себе. Колебалась и я, но сильнее меня оказалось стремление к тайнам чувственности. И я прильнула к нему, удержала за руки, а потом положила их себе на грудь. На мгновение юноша замер, но тоже не смог сдержать себя, начал поглаживать груди, ласкать соски — конечно, робко, осторожно. Я с восторгом поняла, что ощущаю иной трепет, чем в руках Тони. А ведь он точно так же гладил мои бедра, сжимал груди, вот на этом самом месте! Но сейчас меня будто электрическим током пронизывало. Увы, наслаждение было недолгим. Стоило мне на секунду вспомнить отчима, как он уже не выходил из головы. И как бы я ни стремилась думать только о Джошуа — тщетно. Неприятные, тревожные чувственные воспоминания захватили меня. С досады я глухо застонала. Джошуа воспринял это на свой счет и быстро убрал руки.
— Нет, Джошуа, я не сержусь нисколько… — Я снова удержала его ладони.
— Ли… — хрипло выдохнул он. Тут я увидела, что его глаза пылают желанием, и забыла обо всем на свете. Теперь я сама тянулась к нему поцелуем, сама гладила его стройный торс. Внезапно с треском распахнулась дверь. Мы чуть не подпрыгнули.
Это был Тони!
— Что вы здесь делаете? — прогремел он. — Да еще в этой комнате, на этой кушетке! — добавил он, будто старый диван, на котором мы сидели, был исторической реликвией. — Зачем ты привела его сюда? Почему вы не остались в зале с остальными гостями?
Джошуа быстро поднялся.
— Мы…
— Я просто пригласила Джошуа посмотреть лабиринт, — торопливо вмешалась я. — А потом решила и хижину показать.
Тони переводил взгляд с юноши на меня и обратно.
— А на этом диване что ты ему показывала? — сверкая глазами, потребовал он ответа. Я никогда не видела его в таком гневе.
— Ничего, — дрогнувшим голосом промолвила я. Он смерил меня взглядом и, похоже, смягчился.
— Хозяйка не должна оставлять своих гостей, — уже спокойнее произнес Таттертон. — Хорошо, что никто не заметил вашего отсутствия, однако вам обоим надлежит немедленно вернуться в дом. — Тони многозначительно посмотрел на Джошуа.
— Да, сэр, — кратко отозвался парень, которому было здорово не по себе. Он быстро прошел через комнату и на пороге обернулся ко мне. Я встала с кушетки и хотела догнать его, но дорогу мне преградил Тони.
Крепко схватив мою руку, он процедил:
— Я не стану говорить об этом твоей матери, Ли, но позже мы еще обсудим с тобой сегодняшний инцидент.
— Да, Тони, — бросила я.
Мы с Джошуа молча вышли на улицу, молча углубились в лабиринт.
— Извини, если я навлек на тебя неприятности, — наконец сказал мой друг.
— Не переживай. Ничего страшного. Он просто… он пытается вести себя как настоящий отец, — пояснила я. — Он думает, это необходимо.
Джошуа кивнул. Видно было, что сцена в хижине произвела на него сильное впечатление. Лабиринт мы скоро миновали. В дом вошли с бокового входа и тихо сели в темном кинозале. В последнем ряду вовсю целовались Уильям и Джен. Услышав нас, они оторвались друг от друга, и Уильям лукаво спросил Джошуа:
— Как провел время, Ромео?
Тот ничего не ответил. Он тихо и неподвижно сидел до самого конца фильма.
Вскоре после кино гости начали расходиться. Я провожала друзей у парадного крыльца, благодарила всех за подарки, за визит — как и полагается по правилам хорошего тона. До самой последней минуты со мной были Джошуа, Дженнифер и Уильям.
— Надеюсь, у тебя с отчимом все обойдется? — шепотом сказал Джошуа.
— Не беспокойся. Разберемся. Я перезвоню тебе позже, — пообещала я.
Мы с Джен обнялись на прощание, и они уехали. Фартинггейлский особняк сразу стал пустынным, гулко-молчаливым, хотя по его залам и коридорам сновали слуги: после домашнего торжества забот у них прибавилось. Гувернантка увела Троя спать, со вздохами поднялась к себе мать, заявив, что после такого «нашествия» ей понадобится недельный отдых. А Тони, похоже, так и не вернулся из хижины. Что же он там делает, терялась я в догадках и вдруг вспомнила о холсте, укрепленном на мольберте. Почему он до сих пор занят этим портретом? Может, собирается делать еще одну куклу?
— Прошу прощения, мисс, — услышала я голос Куртиса, — но около часа назад посыльный доставил для вас вот этот пакет.
Он вручил мне яркий сверток. Это был подарок на день рождения от папы. И Милдред.
— Спасибо, Куртис, — поблагодарила я. Открыть пакет решила у себя в комнате. Поднявшись в свои апартаменты, села на диван и не спеша развернула бумагу. Шкатулочка! Я подняла крышку. Зазвучала знакомая мелодия — «Щелкунчик». Под музыку грациозно поворачивалась маленькая фарфоровая, вручную
