Из отеля доносились завывания всех лондонских собак разом. На ступенях валялось наполовину зажатое вращающейся дверью тело в шлеме и изодранном защитном костюме.
Воспользовавшись боковой дверью, он вошел в фойе и обнаружил остальных членов бригады по усыплению, вперемешку с собаками, живыми и мертвыми. Он схватил стреляющий шприц и увидел, что тот разряжен. Мимси следовала за ним. В помещении она продолжала сиять. Красный огонь, горящий у нее в груди, пробивался сквозь просвечивающую плоть и тонкую материю. Сверкали пятнышки звезд, твердые вкрапления на фоне более мягкого света. На нее было трудно смотреть.
Собаки не обратили внимания на нее, но кинулись на него.
Они были слишком поглощены собственной болью, чтобы сосредоточиться на нападении, но все же, пробиваясь по парадной лестнице, он получил слишком много щипков и укусов.
Он отшвыривал собак прочь.
На площадке второго этажа на него зарычал гигантский ротвейлер, специально увеличенный миньон для охраны. У него были стальные зубы, возможно ядовитые. На его выпуклом лбу выступили жилы. Обезумевшие, налитые кровью глаза превратились в желе.
Он напрягся, ожидая последней атаки.
Что-то взорвалось внутри собачьего черепа. Из его глазниц потекла жидкая серая кашица. Пес упал, как снятая с ниток марионетка.
Джером почти мог слышать этот убийственный звук. Кости его черепа со скрипом терлись друг о друга. От давления закладывало уши, болели барабанные перепонки. Вся голова была налита болью, пульсирующей под скулами, вокруг глаз, в основании черепа.
Собаки кидались к нему и падали. Черепа взрывались, словно бомбы, разбрызгивая кровь и мозги по выцветшим обоям в цветочек.
Он уцепился за перила и дотащился до следующей площадки. Мимси рядом с ним перепрыгивала через ступеньки, происходящее никак ее не затронуло. Ее глаза были такими же красными экранами, как у мумии. То воплощение было ближе всего к ней.
— Это только первая из них, — сказала она ему. — Из новых казней. Это проклятие собак.
Дверь в номер была открыта. На пороге лежал мертвый человек. На нем был черный комбинезон, а на лбу — знак Семи Звезд. Ему разорвало горло какое-то животное, несколько более разборчивое, чем собаки. Точными укусами у него были перегрызены вены.
— Один из моих, — признала Мимси. — Старушка все еще способна укусить.
Он пытался уравнять давление внутри головы, открывая рот и заставляя себя отчаянно зевать. Это помогало лишь на миг.
— Не беспокойтесь, — сказала Мимси. — Казнь скоро окончится.
Она подняла пускающего пузыри пекинеса и легонько хлопнула его по подбородку. Череп маленькой собачки пульсировал, будто яйцо, из которого вот-вот вылупится цыпленок. Она отвернула его мордой от себя, и собачьи глаза выстрелили гейзерами жидких мозгов. — фу, — сказала она, отбрасывая мертвое существо.
Он переступил через человеческое тело.
На кровати, занавешенной пологом на четырех столбиках, лежала изменившаяся сестра-близнец Мимси. Это была настоящая Женевьева, выгнувшаяся дугой, будто натянутый лук, когтистые пальцы на руках и ногах впились в разорванные простыни. Она металась из стороны в сторону, взмахивая длинными волосами. Ее окровавленный рот был полон длинных острых зубов. Глаза ее были красными, но не похожими на светодиоды.
На ее висках вздувались жилы.
— Она не человек, бедняжка, — сказала Мимси. — Она способна слышать то же, что и собаки.
Джером хотел подойти к кровати, но Женевьева прорычала ему, чтобы он держался подальше. Он решил, что она не доверяет себе и не уверена, что не бросится на него.
— Если она не человек, то кто вы?
— О, я полностью человек, — сказала Мимси.
— Вы в единственном числе. А как насчет вас во множественном?
— Семь Звезд, — сказала она, оттягивая вниз ворот платья и демонстрируя красный огонь, пылающий у нее под ребрами. Он разгорался все ярче по мере того, как нарастал неслышный звук.
Вопли собак затихали, один за другим.
Мелкие предметы на прикроватной тумбочке задребезжали. Эти вибрации пронизывали насквозь Джерома, отель, город, мир.
Плоть Мимси расступилась, когда камень поднялся на поверхность. Он остановился у основания ее шеи. Казалось, он говорит.
— Мы пришли издалека, — сказал камень. — Мы — Носитель казней.
Мимси заговорила в последний раз.
— Подумать только, — сказала она, — через минуту собаки станут вымершим видом. И вампиры.
Вой разом прекратился.
Все собаки были мертвы. По всему миру собачьи мозги взорвались в их головах.
Джером подбежал к кровати и взял Женевьеву за руку. Сила ее хватки не удивила его. Он заглянул в налитые кровью глаза, надеясь на ответ.
Существо, расхаживающее в теле Мимси Маунтмейн, заливало комнату кроваво-красным светом.
Глаза Женевьевы вылезли из орбит.
Теперь он
По лбу Женевьевы от висков поползли трещины, сочащиеся кровью, змеями исчезающие в волосах. Ее разинутый рот скалился полукружиями зубов.
— Ты Джером, — выговорила она сквозь муку. — Ты все, что осталось.
Кровавые капли, величиной с жуков, медленно катились из ее глаз, ушей и носа.
1416–2025?
Она села в кровати; последняя вспышка смертоносного излучения прошла сквозь нее. Голова ее с треском раскололась. Окровавленные волосы хлестнули его по лицу, и она обмякла, как тряпичная кукла.
Вой прекратился, осталась лишь ошеломляющая тишина.
И в этой тишине мир продолжал сходить с ума.
Он обернулся. В глазах у него было красно. Семь Звезд вышли из комнаты.
Лоренс Тальбот — это, разумеется, имя персонажа, которого блистательно сыграл Лон Чейни- младший в фильме 'Человек-волк' (The Wolf Man), снятом в 1941 году на студии 'Universal', и в его продолжениях — 'Франкенштейн против Человека-волка' (Frankenstein Meets the Wolf Man, 1943), 'Дом Франкенштейна' (House of Frankenstein, 1944), 'Дом Дракулы' (House of Dracula, 1945) и пародии 'Эббот и Костелло встречают Франкенштейна' (Abbot and Costello spoof Meet Frankenstein, 1948, реж. Ч. Бартон).
В первом фильме Тальбот, отпрыск знатного европейского рода, возвращается под отчий кров, в поместье, расположенное в узнаваемо-голливудских декорациях Уэльса. Скорбя осмерти старшего брата, Тальбот встречает теплый прием со стороны отца, сэра Джона (в исполнении Клода Рейнса). Однако, когда
