Фрунзе углубился в свои мысли, кто-то тронул его за плечо. Перед ним стоял удивительно знакомый человек.
— Владимир Ильич! — прошептал изумленный Фрунзе. После встречи в Стокгольме прошло одиннадцать лет, но и Ленин не забыл Арсения, узнал его.
Фрунзе прервал очередного оратора-меньшевнка и объявил:
— Товарищи! На наш съезд только что прибыл Владимир Ильич Ленин. Предлагаем предоставить ему внеочередное слово.
Крестьяне-делегаты встретили это предложение аплодисментами. Им было хорошо известно имя Ленина, хотелось услышать его, от него узнать правду о войне, мире и революции. В зале раздались приветственные выкрики:
— Просим! Товарищ Ленин! Ленину слово!
После выступления, когда Владимир Ильич уходил со съезда, он подозвал Фрунзе:
— Очень рад вас видеть. Как идут дела в Иванове, в Шуе, каковы настроения в массах?
— Владимир Ильич, — ответил Фрунзе. — Я из Сибири прямо попал на Западный фронт. Здесь, на съезде, я делегатом от Минска. В Иванове и Шуе не пришлось побывать…
— Так… А знаете, товарищ Арсений, очень важно, очень важно, — подчеркнул Владимир Ильич, — чтобы в промышленных центрах, в рабочей массе, было побольше надежных партийцев. События развиваются молниеносно. Надо быть наготове. Не вернуться ли вам в Иваново? Поедете, конечно, по поручению Цека.
— Я согласен, Владимир Ильич, — ответил Фрунзе.
На этом же Всероссийском съезде крестьянских депутатов делегатом от Шуйского уезда был крестьянин — солдат Борисов. Вернувшись домой, он рассказал землякам, что на состоявшемся съезде с ним разговаривал Михайлов и очень интересовался Шуей. Шуйский рабочий А. И. Зайцев вспоминает: «На вопрос «Какой он из себя?» Борисов ответил: «Не больше среднего роста, русый, хороший оратор».
Задумались, кто это такой? Аникин, участник революции 1905–1907 годов в Шуе, говорит: «А не Арсений ли? Давайте пошлем телеграмму». Я сажусь и строчу телеграмму: «Если вы наш шуйский Арсений, го рабочие Шуи просят Вас приехать». Дня через два получаем ответную телеграмму, в которой говорилось: «Да, это я самый, Арсений, приеду».
2. «ШУЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА»
Ритмично стучат колеса пассажирского поезда. Все ближе и ближе места Владимирской и Костромской губерний, места, ставшие родными, близкими, бесконечно памятные, связанные с тяжелыми и радостными воспоминаниями.
Вот поезд приближается к одному из старейших русских городов — Владимиру, расположенному на высоком крутом берегу реки Клязьмы. Фрунзе не отходит от открытого окна вагона. Из окна хорошо видны древние памятники русской архитектуры: храмы, Золотые Ворота; за ними поодаль резким диссонансом — мрачное, массивное здание Владимирской каторжной тюрьмы. Когда-то в этой тюрьме Михаил Фрунзе, приговоренный к казни, ждал в течение многих месяцев решения своей участи… Три года провел он, закованный в кандалы, в этом страшном централе.
Воспоминания нахлынули, как кошмарный сон… Поезд идет дальше, а Михаил Васильевич все еще не спускает глаз с серого мрачного здания тюрьмы.
Но вот потянулись и шуйские поля с перелесками, полустанки, деревни, обезлюдевшие за время войны. Все ближе Шуя с ее красными фабричными корпусами, с высокими колокольнями, с голубой речкой Тезой…
Стоял теплый и тихий августовский день. Солнце щедро дарило свои лучи людям, зеленым лесам, лугам, уже поспевшей в полях золотистой ржи, но за кажущейся тишиной угадывалась новая назревающая буря.
Вот и Шуя. Была пятница 11 августа 1917 года. Но фабрики не работали, как в праздничный день. Многотысячные массы рабочих и солдат запрудили всю вокзальную площадь и прилегающие к вокзалу улицы.
Шуя ждала и торжественно встречала своего Арсения — Михаила Васильевича Фрунзе. Звуки оркестра, возгласы. Старые рабочие, боевики-дружинники, жали руки Фрунзе.
— Здорово, Арсений!
— Здравствуй, милый Трифоныч!
— Миша, дорогой, привет!
Рабочие заключали его в объятия, целовали, как родного. Все помнили молодого пламенного борца за их рабочее дело.
С горячей приветственной речью на митинге у вокзала выступил бывший член Государственной думы большевик Жиделев. Его избранию Фрунзе помог в свое время захватом Лимоновской типографии…
Под звуки оркестра стройной колонной тысячи рабочих пошли к центру города, сопровождая Михаила Фрунзе.
Он ехал туда же на медленно идущей машине, ехал по тем самым улицам, по которым когда-то вели его, арестованного, закованного в кандалы, под конвоем сотни казаков с пиками и двух рот пехоты с примкнутыми штыками. Сколько воспоминаний, сколько потрясающе-ярких картин воскресало в памяти былого «смертника»…
А сейчас старые шуйские товарищи по подпольной работе как бы составляли его почетный эскорт.
Шуйская буржуазия и все ее пособники, местные власти, меньшевики и эсеры, впали в уныние, узнав о возвращении Арсения. Они тоже хорошо помнили этого бесстрашного революционера-большевика, с которым десять лет назад они, казалось, расстались навсегда. А теперь они видели его вернувшимся. Было отчего прийти в смятение. Шуя никогда еще никого так не встречала!
Это были волнующие дни. Внешне как будто ничего не изменилось в старой купеческо- фабрикантской вотчине Шуе. Так же гляделись в неширокую тихую Тезу древние, времен царя Василия Шуйского, монастырские стены, белокаменные и кирпичные особняки богатеев, деревянная россыпь пролетарских домишек, высокие закоптелые трубы «мануфактур», как тогда назывались крупные текстильные предприятия… Жаркая предосенняя погода, казалось, окутывала не очень большой городок обычной сонливой тишиной…
Но никому в эти дни было не до дремоты — ни шуйским хозяйчикам, ни шуйским рабочим и солдатам местного гарнизона.
Первые же по приезде выступления вернувшегося Арсения как бы наэлектризовали трудовой народ Шуи и ее гарнизон, состоявший в основном из последних резервов царизма — совсем юной, безусой крестьянской молодежи и «ратников ополчения» — деревенских бородачей…
Премьер-министр тогдашнего буржуазного правительства России эсер Керенский истерически грозился «железом и кровью» подавить революционное движение рабочих, беспощадно расправиться с крестьянами. Его пособник, глава контрреволюционных военных сил генерал Корнилов, требовал пушечного мяса для продолжения войны с Германией, партия большевиков была загнана в подполье, объявлена «вне закона». Но, невзирая на все это, бурно и неукротимо всколыхнулась пролетарская Шуя. Ленин был прав, посылая Фрунзе в хорошо знакомый ему край иваново-шуйских ткачей. Появление среди них закаленного, испытанного деятеля партии, которого они так давно знали и любили, сыграло огромную роль — ход событий неизмеримо убыстрился…
Уже 17 августа в Шуе состоялось общее собрание фабрично-заводских комитетов, которое от имени многих тысяч рабочих заявило:
«…Требуем всю власть народу, а не капиталистам, и требуем, чтобы фабриканты подчинились всем постановлениям рабочих организаций».
На этом собрании председательствовал Фрунзе.
Шуя готовилась к выборам в городскую думу. Поскольку партия большевиков, как запрещенная, не
