долину.
В Фергане еще не было спокойствия. События в Вуадиле свидетельствовали об этом.
Особенно беспокоил Фрунзе гарнизон города Андижана, одного из важнейших городов Ферганы. Основное ядро в этом гарнизоне составлял полк курбаши Ахунжана. Ахунжаи был курбаши не совсем обыкновенный: он носил на груди орден Красного Знамени. Но джигиты его творили всякие безобразия. Они отказались выполнять приказ командования о переводе полка в Ташкент и начали переговоры с басмачом Курширматом. Фрунзе решил обезвредить ахунжановцев.
Бронепоезд командующего подошел к Андижану. По пыльным улицам города, осененным высокими чинарами, в сопровождении членов Реввоенсовета и командиров, Фрунзе поехал в местный ревком, отдав предварительно распоряжение начальнику гарнизона вывести полк Ахунжана на смотровой плац.
Задача, стоявшая перед Фрунзе, была довольно сложна. Он придавал большое значение национальным формированиям, заботился о них, пестовал их, и сейчас ему предстояло любыми средствами восстановить советскую дисциплину в полку Ахунжана.
— Вы, Ахунжан, до последнего времени были для нас ценным человеком, — начал Фрунзе, пристально глядя в глаза Ахунжану, явившемуся в ревком в сопровождении десятка вооруженных джигитов. — Человек, носящий на сердце Красное Знамя, считали мы, носит его и в сердце. Мы считали также, что командир всегда старается всех своих бойцов сделать похожими на себя… И поэтому за полк ваш, Ахунжан, мы долгое время были спокойны. «Вот надежная советская часть, — думали мы. — Вот кзыл-аскеры, достойные и своего звания и того почетного поста, на котором они находятся». Строится новая жизнь — без ханов, без плетей, без палок, без царских тюремщиков и палачей… Строится советская свободная Фергана, где каждый трудящийся человек священен, неприкосновенен. И что же мы узнаем?! Часть вашего отряда не хочет выполнить приказа о переходе в Ташкент, а ваши джигиты ведут переговоры с отъявленным врагом советской власти — в басмачом Курширматом.
— Клевещут… — угрюмо сказал Ахунжан.
— Рад слышать от вас это слово, — невозмутимо продолжал командующий. — Если вы его употребляете, стало быть, вы знаете, что оно обозначает. Баи, муллы, казни шипят по своим закоулкам, что советская власть приказывает кзыл-аскерам и кзыл-джигитам обижать население. Как вы это назовете, Ахунжан?.. Клевета это или нет?
— Да, это тоже клевета… — ответил, не поднимая головы, Ахунжан.
— Мы все проверили, Ахунжан. За все эти действия отвечает прежде всего командир полка. Потрудитесь сдать мне ваше оружие, Ахунжан.
Не выдержав спокойного, требующего повиновения взгляда Фрунзе, бывший курбаши басмачей нервно положил свой маузер на покрытый красной скатертью стол, на то место, куда указывал Фрунзе.
С городской площади Андижана донеслись звуки стрельбы. Оказалось, что хотя выведенный на плац полк Ахунжана и построился там во исполнение приказа, но из рядов его раздалось несколько провокационных выстрелов по красноармейцам, и завязалась перестрелка, стоившая жизни нескольким советским бойцам.
Появление Фрунзе вместе с Лхумжаном восстановило порядок. Полк был направлен в Ташкент.
На следующий день, рано утром, когда солнце перевалило через горы, к Вуадилю, куда приехал Фрунзе, подскакал всадник, размахивая пакетом.
На пакете была надпись: «От его превосходительства Курширмата, преемника в управлении Кокандским государством, — его превосходительству кзыл-генералу Фрунзе».
«Предлагаю начать мирные переговоры…» — так начиналось письмо Курширмата.
Фрунзе нахмурился и резко написал на пакете: «Вернуть. Пусть ждет расплаты оружием».
Борьба с басмачами продолжалась со всей решительностью.
До самого Оша гнал, преследовал Фрунзе разбитую банду Курширмата. Городок Ош, у подножия Алайского хребта, считался одним из трех священных городов Туркестана, наравне с Самаркандом и Бухарой, а потому был и одним из главных очагов басмачества. Басмачество процветало в районе Оша.
Высокий трехзубый пик над городом Ош, как бы пылавший от солнечного накала, был, про преданию, воздвигнут из каменных плит в далекой древности в честь пребывания в этом городе легендарного восточного царя Соломона, по-арабски — Сулеймана. Он так и назывался «Сулейман-тау». До этих рубежей простиралось будто бы Соломоново царство.
На вершине пика с незапамятных времен стояла глиняная муллашка-часовенка, а в ней жили чалмоносные ходжи. Величественная панорама открылась перед Фрунзе, когда он поднялся на вершину Сулейман-тау. Сверкающая вечными ледниками горная цепь Тянь-Шаня смыкалась на юго-востоке с северными отрогами Памира. Гигантским амфитеатром лежали древнейшие хребты земли перед глазами «кзыл-генерала».
— Кто ты такой? — спросил его один из длиннобородых ходжей, державший на руке немигающего пушистого сокола.
— Военный человек… Солдат… — с легкой усмешкой ответил Фрунзе.
— Солдат, кто бы он ни был, — это клыч [30] в руках аллаха… — сказал седобородый и пустил сокола в небо. — Вот следи, солдат, за своей судьбой!
— Я солдат революции, ходжа… — опять усмехнулся командующий Туркфронтом.
Он не удержался от соблазна заехать и в самый город Ош, о котором с детства слышал немало легенд и рассказов. Он не пожалел о своем заезде. И здесь он был встречен как долгожданный избавитель от басмачей и их бесчинств.
С удовлетворением возвращался он в Ташкент. Сурово проученный Курширмат, хотя и удалось ему кое- как унести свою голову, вряд ли мог скоро набраться храбрости для новых вылазок.
Во время пребывания Фрунзе в Ташкенте в его личной жизни произошло немаловажное событие — в августе 1920 года у него родилась дочь.
Софья Алексеевна Попова-Колтановская, еще в далекой Чите проявившая себя как верный друг молодого революционера, скрывавшегося там под именем Василенко, последовала потом за Михаилом Васильевичем и в Минск, и в Шую, и в Иваново-Вознесенск.
А когда он был назначен на колчаковский фронт, она бесстрашно сопровождала его и туда, деля с ним все трудности и опасности этого ответственного похода.
Большую радость Михаила Васильевича по поводу рождения дочери разделяли все его боевые друзья и товарищи.
Начали коллективно придумывать имя. Куйбышев предлагал назвать девочку как-нибудь по- восточному, в память о месте ее рождения.
— Красивые есть имена здесь — например, Зейнаб, Реджеб, Амира, Чинара…
Но Михаил Васильевич любовно вглядываясь в голубые глаза дочурки, сказал:
— Нет, друзья, надо назвать ее Татьяной… В честь чудеснейшей пушкинской героини — Татьяны Лариной… Можете улыбаться и даже смеяться, по Пушкина я чту с особой любовью.
И он поведал товарищам, как в решающий момент его жизни, когда умер отец, оставив семью без всяких средств, он, Михаил Фрунзе, оказался под угрозой изгнания из гимназии.
— В таких случаях тогда не церемонились. Не можешь платить — ну, и иди на все четыре стороны… Вот и спас меня тогда в 1899 году Александр Сергеевич Пушкин… Не видать бы мне образования без стипендии его имени…
5. КОНЕЦ БУХАРСКОГО ЭМИРАТА
С благословения империалистов эмир готовился нанести удар Красной Армии. Медлить и выжидать он больше уже не мог. Советизация Туркестана шла неуклонно и бурно.
Иностранные инструкторы спешно обучали новые батальоны и полки бухарцев. В оружейных мастерских ремонтировалось боевое оружие. Через границы Афганистана и Персии караван за караваном, транспорт за транспортом привозили эмиру оружие, боеприпасы, пушки. Кроме имевшихся у него регулярных
